Автомобиль пермещался медленно, валко, словно рыскал носом по яркому мокрому асфальту, и все его пассажиры тщательно, но тщетно выискивали мотельные вывески. На изгибе дороги Джазар, таращащийся усталыми глазами в мокрую темно-синюю мглу, заметил блики мигалок и сообщил об этом спутникам. Рэй решительно попросил ехать в сторону скользящего голубого света и бросил вопросительный, оценивающий взгляд на Тенди, но она этого не заметила. Адриана держала руку под включенным салонным плафоном и изымала из-под ногтей невидимую грязь, погружая маникюрные ножницы слишком глубоко под ногтевую пластину.
За поворотом, огибаемым синими бликами, стояли служебные машины - базовая группа оперативного реагирования. Полиция, наряд пожарных и фургон скорой помощи. «Нужно немного времени, чтобы осмотреться». - Сказал Рэй. У стоящего посреди яркой лужи фургона скорой помощи сотрудники правоохранительных органов допрашивали всхлипывающую женщину.
- Вы хорошо знали мистера Бёртона?
- Конечно, мать вашу, я хорошо... рошо его знала! И знаю до сих пор! Если человек... ловек умер... это ещё не значит, что он остал... остался в прошлом!
Миссис Бёртон рыдала уродливо, совсем не как в кино. Сопли с бордовыми прожилками текли ей в рот, волосы липли к щекам и опухшим векам, от макияжа осталась грязная мазня.
- Как вы считаете, он был способен на поджог собственного дома?
- Нет. Он обо... обожал свой дом. Хоть и не умел о нем... о нем забо... заботиться.
Рэй следил за происходящим через приоткрытое мокрое стекло, взяв Тенди под руку. Он иногда заботливо спрашивал ее: «Сейчас? Слышишь что-нибудь? Видишь их?» Она резко и мелко качала головой в ответ.
- Успокойтесь, миссис Бёртон.  
- Ах, да? Неправда ли... неправда? Вот что вы хотите мне посоветовать... товать? Отлично, офи... офицер...
- Тиммонс.
- Офицер Тиммонс! Спасибо, офицер Тиммонс! Мне сразу стало лег... лег...
Миссис Бёртон задохнулась и кашлянула - хрипло и клекло. Мокрота вырвалась из ее рта вязким шматком прямиком на вылизанную форму офицера Тиммонса. Он взял бумажный платок и размазал склизкую кляксу по темно-синей материи кителя.
- Я могу рассмотреть это, как оскорбление при исполнении.
- Вы можете рассмот... рассмотреть это,   как посчитаете нужным, хоть под ми... микро... скопом.
Офицер Тиммонс вовсе не был бессердечной скотиной. Он привык видеть психозы, привык принимать на себя удары истерящих вдов. На него блевали и ломали об него маникюр, орали истошным воем, обвиняли во всём, что только может прийти в надломленный разум. Тиммонс был привычен к людскому горю и проблемам больше, чем доктора и владельцы похоронных бюро. Это - показатель профессионализма. К чему он привыкнуть не успел - так это к словам, которые заставляют его задумываться. Заедают в подкорке. Мешают профессионализму. «Умер, но не остался в прошлом», - свербило между скул офицера Тиммонса. Он закрыл блокнот, оставив миссис Бёртон на совести медработников, и подошел к коллеге.
- Сгорели во сне? - спросил он, угрюмо вздохнув, и приподнял плечи, чтобы укрыть тяжелое лицо в поднятом воротнике.
Погода была безветренна, но дождевые капли, разбивающиеся о плечи непромокаемой формы, расслаивались на сотни микроскопических частиц и оседали на коже.
- Скорее всего, сначала отравление угарным газом. В доме был камин, - ответил коллега офицера Тиммонса.
Пожарные сонно блуждали вокруг и внутри обгорелой разрухи. Очагов не осталось, опасность была ликвидирована. Адреналин уже покинул их кровь. Тут и там сновали ленивые белые пятна фонариков.
- Заключение по безопасности есть?
- Спрашивали. Парни - простые работяги, в бюрократию не лезут.
- Пусть начстанции позвонит нам в участок утром. Тела в морг.
- При участке?
- Нет, пока нет оснований.
- Что писать?
- Напиши несчастный случай по предварительной.
Рэй просительно посмотрел на Джазара и сказал: «Отъедем в проулок, ладно? Дождемся, пока они закончат». Когда муниципальные службы выполнили свои обязанности, пепелище осталось неприкаянным и жалким - под резким и мелким дождем. Эдельвайзер попросил спутников смотреть по сторонам и повел Тенди прямо в обгоревшие черные кости некогда обстоятельного и крепкого строения. Он приобнимал ее сбоку, что-то тихо говорил около ее уха и как будто укрывал своим телом от раздражающих капель. «Тебе не надо обращать на них внимания. Они - просто белый шум, просто фон для того, что ты можешь услышать. Я помогу тебе». Несколько минут они топтали мокрые угли и обходили металлические обломки, пробирались через обрушившиеся лаги, смотрели на улицу сквозь пустые оконные рамы. Стеклопакеты лопнули от жара и мокро блестели хрустящей россыпью, утопающей в золе. От обгоревших костей дома мистера Бёртона еще отделялась неуютное посмертное тепло. Вдруг Адриана дрогнула и оглянулась. «Да! - выдохнула она, - что-то есть!» Рэй опустился перед ней на одно колено и сказал Тенди сесть поверх. Обвил руками ее тело. Голова Адрианы опустилась на его плечо. Он смотрел на ее лицо с трепетной пытливостью. Джазар следил за действиями Эдельвайзера настолько напряженно, что из его трахеи вырывались хриплые резкие звуки, напоминающие тявканье большой спящей собаки. «Только тронь ее где не положено… рррф… хррр… она ребенок... ррф… только тронь».
Тенди обращалась к Ацеклептике - к ее напряженному и наполненному естеству. Я видел, как погорелые останки дома обрастают интерьером, звуками обихода, светом настенных бра и тяжелых люстр, подвешенных под высокими потолками больше для того, чтобы занять пустоту, чем осветить ее. Адриана восстанавливала ушедшее, а Рэй, еще раньше заметивший ее проницательную усидчивость, способствовал ей в этом. Он посчитал, что такое густое и болезненное скопление энергии, как на свежем пепелище, поможет Адриане расслышать едва различимые эфирные частоты сейчас, привыкнуть к ним, и распознавать их в будущем. Для этого Рэй и попросил Джазара задержаться около места, обглоданного огнём до черноты.
Прильнув к Эдельвайзеру, Тенди смотрела на то, как перед глазами Джейн мелькнул маленький уголёк - из камина. В комнате был свежий воздух.
«Ты спишь?»
Джейн посмотрела на огонь и сжала губы. Сжала еще сильнее, чтобы сосредоточиться на боли в них.
«Дин?»
Джейн хотела, чтобы Дин проснулся. Её пугало его расслабленное бледное лицо, смотрящее вверх сквозь опущенные веки.
«Я больше не хочу засыпать, Дин».
Джейн отложила в сторону угол одеяла и села на кровати. Простыня была влажна от пота и быстро остывала.
«Я не смогу увидеть это еще раз».
Джейн подошла к камину, достала щипцами переливающийся жаром уголь и положила его на пушистый ковёр. Ворс затлел. Свежий воздух заколебался и перепутался с синтетической гарью. Джейн аккуратно легла обратно. Она не хотела будить Дина. Она хотела, чтобы он проснулся сам. Джейн взяла телефон и написала в поисковике браузера:
«Как быстро человек может задохнуться от дыма?»
Дождь отдаленно шумел на строгом газоне, покатой крыше, в красивых ровных лужах на асфальте.
Джейн изучала признаки отравления окисью углерода, бессознательно шевеля губами. В ее глазах стояли слезы, и она не понимала, отчего они там - от обиды и страха или от распространяющихся едких веществ.
«Зрительные и слуховые галлюцинации, сильный шум в ушах, сонливость, двигательный паралич при сохраненном сознании».
«Сонливость? Неужели и здесь?»
Иногда она медленно поворачивала голову к Дину Бёртону и смотрела на него. Хотела запомнить, как будто ей могло это пригодиться.
Джейн становилось тяжело дышать. Сухо и кисло. Она с трудом собирала плывущие по экрану буквы в слова, чтобы понимать, что именно происходит с ее организмом.
Дин Бёртон вдыхал глубоко и мирно. Его дыхательная система была чиста и крепка.
Когда огонь начал распространяться, Джейн уже не чувствовала тела.
Ковер. Обивка кресел. Журналы на стеклянном столике. Необработанная деревянная обшивка. Шторы. Картины. Ножки кровати. Простыня. Молодая ухоженная кожа Джейн. Все тускнело, сжималось и чернело под сияющим натиском пламени.
«Дин?»
Джейн не понимала, почему это совсем не больно. Телефон оплавлялся прямо в ее руках. Прежде чем экран погас, она прочла:
«Кома, конвульсии, угнетение дыхания и сердечной деятельности. Летальный исход».
В шум дождя просочилось нудное, тревожное гудение сирен. Оно стремительно приближалось и действовало Джейн на нервы.
Лицо Дина Бёртона больше не было бледным и расслабленным. Он таращился в потолок, растянув губы в открытом оскале.
«Дин, тебе больно?»
«Какого черта, Джейн?»
«Не бойся, это просто сон».
«Сон?»
Дин Бёртон попытался закричать, чтобы проснуться. Этому его научила мама.
Дождь прорвался сквозь обрушившуюся крышу и пытался помочь мощной рассыпчатой струе, нападающей на огонь через окна.
Победа далась воде нелегко. В трофеях не осталось ценности.
Когда сражение стихий утихло, в доме послышались шаги. Появились люди в грязных несуразных костюмах и шлемах со встроенными налобными фонариками. Дин и Джейн встали с оголенных пружин матраса в недоумении.
«Вы кто такие?»
Но люди не ответили. Они осмотрели тлеющий корпус кровати. Принесли плотные мешки и что-то уложили в них.
Джейн и Дин Бёртон ходили по черным останкам дома, в котором провели много запретных вечеров.
Вернувшись в спальню, они увидели там свежую, легкую, почти светящуюся в мрачном и скорбном окружении погоревших руин девушку. Она смотрела на них с настороженным любопытством, перерастающим в непонимание и страх.
Я видел все, что видела Тенди, опекаемая всесильными объятиями бога Сна. Видел и то, как она не выдержала зловещего, но прекрасного таинства созерцания усопших, и потеряла сознание. В контексте ее опыта эта потеря могла быть необратимой, но Эдельвайзер, вмещающий необозримые объемы знаний о Джуджионе, не предрекал опасности. Рэй принес Адриану обратно в машину, словно укачивая на руках, и, посмотрев на своих спутников, блаженно улыбнулся застланными дождевой влагой глазами. Так улыбаются религиозные родители, окрестившие чадо в своей конфессии. Так улыбаются начинающие музыканты, уловившие еще очень легкий, но уже различимый вкус обожающих взглядов. Так улыбаемся мы, когда, наконец, сумели.
Тенди спала, пока мы заселялись в скромный, но опрятный номер маленького мотеля. Спала, пока ее укладывали в кровать и разговаривали о грядущем дне и расстоянии, которое он готовил. Спала, когда Матуриан подходил к кровати и подносил пальцы к приоткрытому рту Адрианы, чтобы проверить, дышит ли она. Ее положили посередине, а по краям легли Саманта и Рейни. Им - всем вместе - не хотели сдавать один номер, а они не хотели ночевать раздельно. В такие редкие моменты становится приятно от того, что в этой стране почти любой вопрос можно решить деньгами. Рэй и Джазар легли на полу и пропали в мире, который я видел только находясь внутри тела - то есть, не видел уже давно. Разве я могу рассказать об этом кому-то, кроме тебя, Лэйла?
Адриана проснулась прежде остальных и встала через изножье. Она нашла свою куртку и вышла на улицу. Наблюдая за решительными острыми движениями тела Тенди, еще не вошедшего в полный мышечный тонус спросонья, я подумал, что ей понадобились какие-нибудь гигиенические средства, которых не найти в ванной придорожного мотеля, или она просто захотела подышать воздухом. В комнате было душно, но открывать окно никто не стал - кого-нибудь из спящих на полу могло продуть. Воздух уже начинал холодать. Ночи промерзали, и в них чувствовалось отдаленное присутствие зимы. Когда Тенди уходила, у мисс МакКено даже не сбилось дыхание. Дочь Апостола Сна спала глубоко и расслабленно, и я радовался за ее покой.
Я видел, как Тенди вернулась. Не знаю, сколько времени она отсутствовала, но меня это не беспокоило. Все остальные еще спали. Мне очень хотелось спросить у них, что они видели там, в Джуджионе, потому что чувствовал пробелы восприятия дней без его вмешательств. Мне не о чем было подумать, проснувшись, нечего было записать, нечего было досмотреть в следующий раз, потому что я уже давно не просыпался. Я сам был сном - неопределенным, преследующим, напоминающим о чем-то, чего не получалось вспомнить. Трогательное отношение Рэя к Адриане - к ее проявившимся в травмированной хрупкости навыкам - заронило во мне зерно сомнения. Вдруг, на самом деле, богу Сна плевать на всех нас, и мы - не более, чем инструменты в его скрытых целях, а причины Эпидемии не существует вовсе?
Я видел, как Тенди зашла в ванную и слышал, как она включила душ. Вода шипела дружелюбно, мягко, даже убаюкивающе. Мне вспомнились домашние утра - я всегда просыпался, когда мой брат начинал шуметь у раковины. Он звякал мыльницей, громыхал щетками в стакане, напевал дробные, даже немного дерганые мелодии и звонко фыркал, опуская лицо в воду, наполнившую сложенные ладони. Меня жутко, жутко это раздражало, я миллион раз просил его быть тише, завешивал дверь одеялом, но он нарочно вел себя еще громче. А теперь я скучаю по его утренней вредности.
Тенди вышла в комнату совсем голой. Все ее тело было поедено свежими ссадинами, царапинами, ранами и порезами, сочащимися кровяной пылью, собирающейся в капли и стекающей вниз. Тенди плакала, слезы касались поврежденной кожи, и оттого ей становилось еще больнее. Она стояла на месте и дергалась от всхлипываний и боли. Рэй первым услышал это и подскочил, как на пружинах. Стал вопить, запрещал смотреть на нее, подбежал к ней, спрашивал, что случилось, но Адриана не отвечала. Рейни зашла в открытую дверь ванной комнаты и вынесла оттуда металлическую мочалку для посуды, орошенную кровью. Некоторые применяют гели для душа каждый день и смывают водно-липидную мантию, а потом их тела активно накапливают статическое электричество из-за сухости кожи. Тенди пошла еще дальше. Восковая Саманта лежала на кровати, смотрела на дочь, но не могла ничего сделать. Я даже не знаю, понимала ли она что-нибудь из происходящего.
Джазар быстро оделся и побежал в аптеку. Я слышал его мерные, торопливые, чуть шаркающие по асфальту шаги. Эдельвайзер встал перед Тенди и успокоил ее. Она сказала, что ей очень больно, но зато, наконец-то, она чувствует себя достаточно чистой. Сказала, что купила металлическую мочалку, потому что нужно было отмыться от золы и сажи, въевшейся в кожу после сгоревшего дома. Сказала, что видела внутри него его хозяина и девушку, которые были растеряны и напуганы, и совсем не понимали, где они находятся. Сказала, что попыталась объяснить им, но они отказывались верить, оскорбляли и прогоняли ее, пытались применить силу, чтобы избавиться от нее, как от кошмара.
Матуриан принес физилогический раствор, одноразовые медицинские перчатки, стерильные перевязочные материалы, несколько тюбиков мази с лидокаином и антибиотиками. Он отдал Рейни бумажный аптечный пакет и вышел из номера, чтобы никого не смущать своим присутствием. Пообещал позаботиться о завтраке. Рейни обрабатывала повреждения Тенди, Рэй укрывал их послеоперационными повязками и бинтами и говорил с ней. Не давал вернуться в состояние панического срыва. Примирял ее со страхом.
Мы понимали, что нам придется на время сойти с пути - из-за Адрианы. Ей требовалось медицинское участие. Врачи в клинике «Редженси»   быстро приняли наше предположение об одолевающей Адриану парасомнии, ставшей причиной самовредительства. Они рекомендовали психологические консультации, но Рейни мягко переводила приоритет на ее физическое состояние. Пока дочь Апостола Сна говорила с заведующим приемного отделения, Матуриан метался по холлу, как пойманный зверь, фыркал, бросал гневные взгляды на белые халаты, но молчал. Он понимал, что девочке нужна помощь, которую не в силах оказать никто из нас, сокрушался от бессилия, и когда злоба переросла порог самоконтроля, он подошел к Рэю и, сжав его локоть спросил, почти не шевеля губами:
- Зачем ты это сделал?
- Полегче, друг, - сказал Эдельвайзер, всматриваясь в беспокойные глаза метиса, - не ищи виноватого в моем лице.
- Тогда скажи, где бы еще мне его поискать.
- Тенди - способная девушка. Знаешь притчу о зарытых талантах?
- Хватит спрашивать меня обо всей этой хуйне, братец. Я серьезно.
- Я могу рассказать ее тебе.
- Мне это не нужно! Мне нужно, чтобы ты объяснил, почему я должен спускать на тормозах то, что произошло.
- Для этого и нужны притчи.
- Значит, ты все-таки виноват, а?
Мы смотрели на них и остерегались с трудом сдерживаемого неистовства Джазара. Но Эдельвайзер вёл себя так, словно не ощущал проблемы. Тенди осталась в палате интенсивной терапии одна.
- Она сама так захотела, - сказала мисс МакКено.
- Ты доволен? - спросил Матуриан, не подняв взгляда от пола.
Он вышел на улицу, чтобы оказаться подальше от Эдельвайзера.
Когда мы снова собрались в машине, Рэй сказал:
- Давайте купим ей что-нибудь красивое. Иногда одежда помогает мне чувствовать себя лучше, чем я есть.
- Думаешь, вы похожи? - спросила Рейни.
Матуриан фыркнул, вытряхивая пепельницу прямо на обочину. Он не хотел говорить ни с кем из них, но игнорировать разговоры не умел. Ветер подхватывал окурки и пепел и тянул их за собой - в сторону больничных мусорных контейнеров.
- Люди в целом не слишком сложны, если глубоко не копать. Потому простые удовольствия так популярны.
- Вообще-то мне нравится его мысль, - сказала Рейни, подумав, - я, так же, как и Тенди, - девочка. И мне бы было приятно.
- А, черт вас дери! - вспыхнул Матуриан, - делайте чо хотите!
- Мэтти?…
- Покупайте шмотки, базарьте о чем хотите, но я буду рядом с ней. Ладно? Я не могу относиться к этому так же, как вы. Она же ребенок! Рейни, мать твою, зачем мы тащим их за собой? Посмотри на эту амёбу! - рявкнул метис в сторону Саманты, - я буду здесь, в больнице. Переночую. А там поглядим.
Джазар вышел с водительского места, оставив ключ в замке зажигания, и закрыл дверь так аккуратно, как только позволила его ненаходящая выхода ярость. Его походка была ломанной и напряженной, он ни разу не оглянулся на любимую машину, но как только яркое рисующее освещение больничного холла объяло его темный силуэт, он осветился не только снаружи, но и изнутри. Так чувствует себя человек, оказавшийся на своем месте.
- Я не сторонник пира во время чумы, - сказал Рэй, - но, по-моему, нам не помешает расслабиться.
- Тут километрах в шести есть «Ярд Хаус». - Растянуто сказала Рейни, глядя на бумажную карту.
- Хорошее местечко? - спросил Рэй.
- Давай узнаем?
«Ярд Хаус» не привык к танцевальным вечерам, но на этот раз у него не было выбора. Внутри стояла жаркая, яркая атмосфера, крепкий запах алкоголя и пота. Гости вытряхивали из себя печаль и усталость под безвкусную заводную музыку, и никто не позволял себе сказать и слова об Эпидемии Ночных Кошмаров. Саманта осталась в машине - укрытая ветхим пальто Джазара, которое Рэй нашел в багажнике, скомканная в положении покалеченного эмбриона, с опущенными веками - неспящая и небодрствующая, бодрствующая и спящая, неспособная противостоять кошмарам никакого из миров.
Бойкие официантки «Ярд Хауса», чья работоспособность была простимулирована им одним известными препаратами, мелькали, как лунные зайчики на стекле, ловко прятали чаевые в карманы форменных фартуков, а Эдельвайзер доставал их оттуда и перепрятывал в свой карман. Он подзывал официанток и с очаровательным блеском отвлекал их: «Эй, ягодка, наклонись-ка ко мне, я приметил тебя еще когда только вошел…» - говорил он и водил руками, как фокусник. «Послушай, куколка… а… да… что-то мне нехорошо», - говорил он и размашисто поднимался со стула, опираясь на согнутую руку официантки. «Нет, нет, не вставайте, сэр, я принесу вам воды!» «Сим Сала Рэй!»
Когда специально нанятый владельцем бара конферансье взял микрофон и объявил белый танец, окружение уже плыло перед глазами.  
- Эй, Рэй?
- Кто меня зовет? А! Да!
- Слышишь? Это песня о самой лучшей жизни. Потанцуешь со мной?
- Почту за честь! - отрапортавал Эдельвайзер и, шутливо поясничная, элегантно принял руку мисс МакКено.
Рейни вывела Рэя в уголок и увлекла в медленное покачивание на пьяных музыкальных волнах. А потом поцеловала его.
- У тебя такие тёплые зубы, - сказала она.
- Тёплые зубы?.. - Переспросил Рэй, будто не был уверен в том, что услышал.
И они засмеялись. И были счастливы.