Квартира, обещанная Джазаром, находилась в грузном малоэтажном доме, нависающим над улицей, как туча. Я и Рейни поднялись пешком на пятый этаж. Квартиру готовили к ремонту, и оттого она выглядела еще более пустой, чем если бы там просто никого не было. Необлицованная ванная комната навевала холод, кухня шершавела черновой отделкой стен, в жилой комнате висели голые карнизы и вычурная трехветочная люстра без плафонов. Диван и кресла таились под ветошью, которую Рейни отбросила на пол плавными крылатыми взмахами. Я подошел к окну, приглашающему во тьму экономящего свет города, и вглядывался в нее с таким напряжением, что между висков проявилась распирающая ломота.
Маунт-Гейт был тяжел и мрачен. Он концентрировал ночную оцепенелость и холод, принесенный Бурей; что-то прятал в переулках, за углами домов, под припаркованными машинами, в опадающих деревьях. Я переносил ваккумную пустоту в одиночестве. Мне сопутствовало только горькое и вязкое ощущение разрастающегося бессилия. Словно воздух состоял из миллиардов микроскопических плотоядных насекомых, всасывающихся в поры кожи и попадающих в мою кровеносную систему вместе с дыханием. Еще немного, и они разнесут мое тело на миллиарды микроскопических частиц по всему миру. Стоя там и жалея себя и слушая, как Рейни проверяет смеситель, который чихнул, но дал чистую горячую воду, я погружался в зыбкую топь абсурда. Что за чушь происходит, Лэйла? Как ты могла столь безропотно допустить меня внутрь границ неконтролируемого безумства? Как ты могла оставить меня без предупреждения? Хотя бы крошечного, ненавязчивого, возможно междометийного - ойойой, - чтобы я заранее знал, что не стоит пытаться прийти ни какой цели, но просто наблюдать? Мне было бы проще, Лэйла. Ведь все равно, как бы я не старался, я ничего не могу сделать. Не могу развернуть этот зверский грохочущий механизм, размалывающий на своем пути любую мою попытку выбрать собственное направление. Если бы ты предупредила меня Лэйла, я бы был готов и не укорял себя за немощь.
Я смотрел в окно, преодолевая световые блики, падающие от потолочных ламп, и безмолвно умолял Рейни задержаться в душе подольше. Мне не хотелось представать перед ней неуверенным. Я не стыдился делиться с ней робостью, радостью, озлобленностью, восторженностью или мечтательностью. Но неуверенность предназначалась только мне. Была только моей.
Вода в ванной шумела гулко и свежо. Рейни нахмыкивала легкий джазовый мотивчик. Ему хотелось вторить, но я не знал его гармонических развитий и потому просто слушал. «Люби меня или оставь меня и позволь быть одной. Ты не поверишь мне, но я люблю только тебя. Лучше я останусь одна, чем буду счастлива с кем-то другим».
У дочери Апостола Сна был красивый, мягкий, но неразвитый голос и его красоту невозможно было даже предположить, когда она просто говорила. Я пытался представить ее белую сладкую кожу, бесконечно тающую под горячей водой; тонкие потоки влаги; прозрачный лёгкий пар; грязное облупившееся зеркало, возвращающее зрению чистоту тела. Но вместо целомудренного ритуала очищения дочери Апостола Сна я видел псиный оскал Эрики Леессы, ее тугой черный костюм и металлические туфли. Я слышал стук каблуков за стеной - медленный и кружащий, - щелкающий хруст ее разминающихся пальцев, жадное дыхание где-то за правым плечом. И в миг перед тем, как я уже почти увидел ее размытый силуэт за стеклом, погас свет.
- Эй! - крикнула Рейни, - что за шутки?
- Электричества нет, - ответил я.
Красота и легкость поющего голоса Рейни испарилась сквозь шум воды. Квартира готовилась к ремонту и была не в самом стабильном расположении духа. От нее можно было ожидать чего угодно.
- Может, пробки выбило. Я посмотрю.
Я включил фонарик на телефоне и пошел ко входной двери. В смежной квартире лопотал телевизор. Звякали приборы о керамику кухонной посуды. Пару раз гавкнула крошечная шавка, очевидно просящая угощения. Уютные домашние вечерочки были прямо рядом со мной - буквально в паре шагов. Я открыл входную дверь, почувствовал сладковатый смрад и влажное давление на лицо. Мое тело отключилось и ослабло - его придержали и посадили у стены. В квартиру ворвался резко очерченный луч белого света, оглядывающий стены в голодном преследующем прищуре. «Эй! Ты нашел?.. Что за...» - Воскликнула Рейни и упала внутрь мутной фаянсовой пропасти.
- Пакуем, - сказал темный силуэт и выключил воду.  
- Бля, а что с глазами у нее?
- Травмы свежие.
- Ёбаный рот.
- Бинтуй. Сами разберутся. Я пока парня затащу.
Силуэт скользнул на лестничную клетку и включил электрические автоматы. Затем он приподнял мое тело за подмышки и, волоча пятками по линолеуму, ловко переместил в прихожую. Я зашел следом. Рейни лежала в ванне - нагая и обмякшая - и смотрела на меня глазами, которые видел только я.
- Я ничего не могу сделать, - сказала она голосом, который слышал только я, - у них как будто нет душ.
- Как это? Кто это?
- Я не знаю. Они безлики.
Силуэты перевязывали голову Рейни - один поддерживал ее у затылка, а второй укладывал слои стерильного бинта, изъятого из тактической аптечки. Они действовали аккуратно, быстро и - чтобы им было пусто - уверенно, как пожарные или хирурги. Я подошел ближе и попытался рассмотреть людей, пришедших за нами. Лица обоих были покрыты символами, напоминающих боевой раскрас, клинопись, руны, иероглифы - всё сразу. Эти символы жгли мне глаза и вынуждали потупиться, отступить и прислушаться. Словно незнакомый, древний и нечеловеческий лексикон, вмещающий все известные изъяснительные способы взывал ко мне.
- Иди сюда, Рейни, - сказал я.
- Я не могу. Не могу отделиться от тела.
- Не можешь?
- Нет. Никогда не могла. Придется потерпеть.
- У них на лицах какие-то символы.
- Символы, да? Нечитаемые, но знакомые? - спросила Рейни, изымаемая из ванной четырьмя когтями одной огромной прорывающейся сквозь старый напольный кафель лапы.
- Да. Вроде того.
- Парсадэллы.
Когти обратились в человеческие руки, и огромная лапа разделилась на два темных силуэта. Они вынесли тело Рейни в комнату, быстро нашли небрежно брошенную на диван одежду и облачили, как санитары морга, готовящие покойного к прощанию с родственниками.
- Что это - Парсадэллы? - спросил я у лежащей на диване Рейни.
- Я думала, это выдумки. Папа рассказывал о них. Это - один из способов перевода языка Джуджиона. Их функция в том, чтобы влиять на Ацеклептику. Никто не знает, откуда они взялись.

Силуэты проверили, чтобы в карманах Рейни не осталось никаких личных вещей и взяли ее под плечи. Один из Безликих вплел пальцы в ее зеленоватые волосы - чтобы крепче и ровнее поддерживать голову. Создавать иллюзию самостоятельного передвижения девушки на случай, если у транспортировки «объекта» появятся нежелательные свидетели. Силуэты закрыли за собой дверь квартиры и, теснясь на лестничных пролётах, спустились на улицу вместе с Рейни. Я сел в ожидавшую похитителей машину на переднее пассажирское кресло - вопреки принципу, - потому что только оно было свободно, и обернулся назад - вглубь салона. Дочь Апостола Сна, поддерживаемая Безликими, как живым каркасом, сидела ровно, словно прилежная ученица, и смотрела на дорогу. Все молчали. Радио наигрывало «Slackwax - The Eyes», водитель постукивал по рулю указательными пальцами, и настроение внутри автомобиля досаждало неуместной расслабленностью. Словно все присутствующие в нем находились под неиссякаемой защитой от любого враждебного воздействия внешнего мира.

Мы остановились около приземистого неприметного здания, выложенного шлифованным серым камнем. Оно походило на огромный саркофаг, вмещаюший усыпальницу великого правителя и череду музейных залов, повествующих о периоде его правления. На скромной латунной табличке у парадного входа была выгравировано: «Отдел Контроля Эпидимиальных Последствий». Масштаб здания распространялся вниз - под землю. Рейни отвезли на этаж изолятора временного содержания и заперли в помещении, походившем на скандинавскую спальню. Единственное, что напоминало заключенному о его заключении - это черный стеклянный глаз камеры наблюдения, стоящей под прозрачным противоударным колпаком прямо посреди комнаты.

Рейни лежала на полутораспальной кровати, как бесполезная ростовая кукла поверх подарочной упаковки. Эрика Леесса добралась до дочери Апостола Сна и противопоставила её стихийным кровожадным способностям силу, с которой Рейни еще не доводилось бороться. Тактику. Рейни не реагировала на мои вопросы, касания и предложения помощи. Она смотрела сквозь всё безучастными яркими глазами, источающими сокрушенное принятие самостоятельности, которой алкала в побеге из тени отца. От мёртвой Рейни отличало только медленное дыхание.
Спустя время, не поддавшееся пониманию, в изоляторе дочери Апостола Сна появился сухощавый узловатый медик, больше походивший на веревочный манекен, чем на человека. Его сопровождал Безликий, вооруженный пневматической винтовкой с миорелаксантами, - настороженный, будто исполнял обязанности недавно. «Чтоб мне провалиться, это же Рейни МакКено!» Медик освободил Рейни от повязки, наложенной в полевых условиях, и осмотрел травмы. «Что же ты, милочка, - приговаривал он, - глазки не сберегла? Или не нравились они тебе? Или то, что видела ими не по душе было? Ай-ай-ай, что за беда! Вот так, вот так, умница, не боимся, сейчас анестетиком, потом - антисептиком, а там и забудешь о них. Не нужны же они тебе, да? Не нужны. Ты и без них бед натворила. Ох и натворила. А будешь продолжать глупостями заниматься, и ушки тебе не понадобятся. И носик. И пальчики. А я тебе всё-всё залечу. Сначала - анестетиком, потом - антисептиком. Ну вот! Аккуратно всё получилось, ладненько. А то солдафоны-то, ишь! Навертели невесть чего…»

Медик продолжал лопотать, когда я ощутил тянущее давление на плече. Оно было расплывчатым и онемелым, словно чужим, но ясно дало мне понять, что тело зовет меня. Я задержал дыхание и, пронзив пространство, открыл глаза на полу прихожей квартиры Джазара Матуриана. Он тормошил меня за плечо и всматривался мне в лицо тяжелым и настойчивым взглядом падальщика, точно пытался что-то внушить телепатически.

- Где Рейни?
- В ОКЭПе.
- В ОКЭПе? Зачем, блядь, она туда пошла?
- Пошла? Нет, не пошла, ее забрали.
- Кто забрал?
- Чуваки какие-то с татухами, - я поводил открытой ладонью около лица, - или это не татухи, а просто рисунки.
- Почему?

Я рассказал Матуриану что произошло перед неоновым кафе, перенасыщенным арабской атрибутикой. Про Эрику, внедорожник и фотографию. Джазар выслушал меня сквозь громкое дыхание и ушел на балкон, чтобы позвонить. Когда Матуриан закрыл за собой пластиковую дверь, внутри меня скользнул содрогающий импульс - импульс, призывающий к побегу. Я мог уйти и бесследно раствориться в ночной темноте Маунт-Гейта. Позвонить Саманте Тендерлоин и попросить у нее приюта. Опеки. Расстегнуть ее тонкую джинсовую юбку до конца и присягнуть на животрепещащую верность, а потом мирно дождаться совершеннолетия Тенди, постигая мудрость и тонкость Джуджиона. Рейни была в надежных руках. Меня ничего не держало в блеклых стенах ветхой, но на удивление уютной квартирёнки.

Джазар приоткрыл балконную дверь и спросил меня сквозь ночной гул тишины: «Ее зовут Эрика? Эрика Леесса?» Я не успел бежать, момент был упущен. Я кивнул.

Через десять минут мы резали дорожную темноту на машине Матуриана - тяжелой, но резвой, как гнедой беговой рысак. Она рвалась сквозь красный песок, поднимающийся размашистыми воронками, сквозь преломляющиеся концентрические круги, сквозь тысячи бесконечных прозрачных лент, бьющихся между воздушными столбами, сквозь бледное свечение планет, приблизившихся к горизонту, сквозь дрожащие рассечения в атмосфере, сквозь раскатистые завывания сквозняка под сводами Голден Баррела, сквозь зажатую трахею Луи Бойла, сквозь замочную скважину хаусбота Старика Чидда. Рвалась безудержно и сосредоточено до тех пор, пока не прижалась к обочине в низкорослом квартале частных домов. Джазар остановился за припаркованной машиной и дважды мигнул дальним светом. «На выход», - сказал он. Я повиновался и покинул автомобиль.

- Что ты собрался делать?
- Вон там, - Матуриан выставил подбородок в сторону неосвещенной улицы, - живет Леесса. Мы попросим ее отпустить Рейни.
- Попросим отпустить? В три часа утра?
- Слишком, слишком буквально воспринимаешь, парень.
Двери впереди стоящей машины поочередно хлопнули, и к нам подошли трое человек - двое мужчин и женщина.
- Я должен знать, почему ОКЭП интересуется моим клиентом, - сказал Джазар, обращаясь в темноту.
- Ты… хочешь ворваться к ней домой? - Спросил я.
- Мы. Мы хотим.
- Но я же… я никогда не делал ничего подобного.
- После сегодняшней ночи ты уже не сможешь так говорить.
- Я не могу. Это же…
- Что?
- Да это пиздец какой-то!
- Пиздец будет, когда Леесса найдёт то, что ищет.
- А что она ищет?
- Способ попортить нам жизнь.
- Джазар, я не могу, я…
- Отсидеться не получится, парень. Держи.
Матуриан дал мне балаклаву и пистолет. Холодный и тяжелый, как послепраздничное январское утро. Хоть оружие и было у меня в руке, оно, скорее, утверждало безвыходность моего положения, чем представляло угрозу кому-либо.
Мы пошли вверх по улице - к дому Эрики Леессы. Наши безмолвные союзники двигались по противоположному тротуару. Я видел оранжевый уголек, распаляющийся на сигарете женщины. Она курила методично и глубоко, словно выполняла ритуал, как палач, который преуспел в своем ремесле, но не привык к нему.  
- Джазар, что мне делать? - Спросил я. - Объясни хоть что-нибудь!
- Фрэнк сходит на разведку и расскажет нам, что делать. Не ёрзай. Ты же хочешь помочь Рейни?
- Да. Конечно. А… Что тебе от нее нужно?
- Ебать тебя не должно.
-   Два шага влево, три вперед, два вправо, прыг-скок, и мы уже на месте, - сказал Фрэнк, надевая перчатки, - самое сложное в разведке - оставаться незамеченным. Остальное - бюрократия. Наверняка ты когда-нибудь видел, как работают мастера? Все просто, чисто, играючи. Все так. Просто, чисто и играючи. Но ты ведь не видел, как они учатся? Они бы и не хотели, что бы ты это видел.
Дом Эрики Леессы был углублен во двор и укрывался в черной шелестящей листве. «Шлс-шлш-шлшлшлссс». Постройки вокруг сжимались и расправлялись, осыпались и затем снова принимали привычные формы. «Скрррк-ррррк-рк-рэк-рк». Среди подвижных ворсистых стен мелькали и просвистывали тени, присутствовали вздрагивающие незримые очертания казавшихся незнакомыми лиц. «Ффффшшшш-сп-сп-фшшш». Под землей, исчезавшей под ногами с каждым резким сокращением сердца и возвращавшейся с каждой диастолой, гудели огромные трубы: «Уууу-аааа-лааа-уууу-аааа-лааа».
Ожидание возвращения Фрэнка отзывалось во мне метафизическими метаниями и невоплотимыми воплями, а почти электрическое напряжение настолько заполнило мое тело, что нервная система периодически путалась в дыхании и провоцировала очередной выдох сразу после выдоха. Я думал только о том, чтобы устоять на ногах и вдыхать после выдоха. Вдыхать после выдоха. Это - основа жизни. Вдыхать после выдоха. Даже спящее тело справляется с этим лучше меня. Вдыхать после выдоха. Взлет после падения. Вдыхать после выдоха. «Шлс-шлш-шлшлссс…» Вдыхать после выдоха. Что может быть проще? Может быть, выдыхать после вдоха?
Фрэнк явился из клокочущей темноты спокойный, будто она принадлежала ему. Его спокойствие было настолько естественным, словно, родившись, он не разразился пронзительным плачем, а сразу задышал размеренно и плавно. «В доме тишина, два ночника в холле и зале. Три спальни. Мастер-спальня в левом крыле, окна в пол, там объект и, видимо, ее супруг. Лежат друг к другу лицом. Кровать широкая и низкая. Вторая спальня сделана под детскую. Девочка лет шести. Третья спальня пустует. Вход в подвал закрыт на ключ, связки на ключнице у входа. Систем наблюдения нет, но есть датчики движения на кухонный свет. Ничего особенного. Простая приличная хибара. Брать силой не будем. Разбудим девчонку и она позовет родителей в пустую спальню. Таниша берет Эрику, Хэнк - мужа, ты, парень, девочку. Джазар задает вопросы, а я, видимо, на стрёме». Я перемещался в сторону дома Эрики Леессы вместе с группой, словно подо мной двигался траволатор.
- Что значит - беру девочку? - спросил я, - давай лучше я постою на стрёме.
- Знаешь, где наилучшая обзорность? Что будешь делать, если что-нибудь пойдёт нет так?
- Э… А что может пойти не так?
- Вот именно. Не распыляйся. Слушай внимательно: разбуди девочку - только не напугай - и попроси, чтобы она позвала родителей в пустую спальню, - сказал Фрэнк, - она скажет им, что видела тебя, поэтому в детской тебе оставаться нельзя. Они подумают, что ребенку что-то приснилось, но комнату все равно проверят. Выйдешь за девочкой и спрячешься в ванной. Она в конце коридора. Но только после того, как мелкая зайдет в мастер-спальню - чтобы не видела, куда ты делся. После того, как мы возьмем Эрику и ее мужа, сделаешь так, чтобы мелкая не подняла шум.
Сценарий выстроился у меня в голове легко и последовательно. Я включу какую-нибудь настольную лампу или ночник, сниму балаклаву и сяду около кровати ребенка на колени - примерно в метре - и тихонько пощипаю ее за ручонку. Она проснется и увидит меня, и я тут же скажу ей, что пришел проверить, нет ли крокодилов под ее кроватью. Может быть она скажет мне, что крокодилы не живут под кроватью, потому что слишком умна, чтобы верить в такие глупости. Это неважно, ведь что бы она не сказала, я по секрету расскажу про странный шум в пустой спальне и попрошу ее позвать родителей, чтобы проверить, потому что сам немного боюсь. Но только совсем чуть-чуть. Она разбудит маму и папу и скажет, что какой-то дядя искал крокодилов у нее под кроватью и сам не может посмотреть, что это там шумит в другой комнате. Они не поверят ей, скажут, что ей приснился плохой сон и позовут спать вместе с ними, чтобы успокоить, но девочка скажет, что во сне нельзя увидеть реальный мир, а она видела. Тогда Эрика встанет, наденет махровый халат и пойдет в детскую вместе с дочерью, чтобы убедиться, что там никого нет, а глава семейства, почти не открывая глаз, отправится на кухню и нальет себе стакан воды из скрипящего от чистоты стеклянного кувшина. Тогда Джазар хлопнет ящиком комода в пустой спальне, и девочка скажет, что я говорил ей о шуме в той комнате. И боялся его. Но только чуть-чуть. «Может сквозняк? - скажет ее папа сквозь бледную умиленную улыбку, - окошко не закрыли с вечера». Эрика Леесса ответит что закрывала окно, и, переглянувшись, они подойдут к дверному проему пустой спальни. Хэнк и Таниша проведут быстрый захват, а я выбегу из ванной комнаты и зажму рот девочки. «Не кричи, - скажу я ей, - а то проснешься».
Мы не включали свет, когда все оказались в пустовавшей ранее спальне. Джазар вскинул руку, и в его пальцах блеснул балисонг.
- Обычно этой штуки хватает, чтобы снять оборону, - показывая мужу Эрики Леессы закаленное лезвие с кровостоком, сказал Матуриан, - я не сторонник изощрений. Предпочитаю классику. Но если холод Бэтси тебя не впечатлит, у меня есть ее горячая подружка - Сэнди.
Цокнул звонкий металлический щелчок, и в другой руке Джазара загорелось пламя бензиновой зажигалки, отражавшееся в лезвии балисонга.
- Как тебе? Простые, но волшебные вещицы. Они нравятся мне, потому что очень похожи на женщин.
Эрика трепыхалась в жилистой хватке Танишы, рычала, но не могла сопротивляться давлению на болевую точку в ключичной впадине. Девочка стояла передо мной, сидящим сзади нее на карточках, словно в объятиях. Я держал ее крепко, но аккуратно, как будто оберегая от ее собственных криков. Она дышала маленьким носиком прямо над моей ладонью, зажимающей ее маленький ротик, и даже маленькое сердцебиеньице не выдавало признаков взволнованности.
- По сути дела, у нас нет ничего к тебе или твоей малышке, - сказал Джазар мужу Леессы. - Но вот она, - он указал балисонгом на Эрику, - кое-где оступилась. Я не привык делать дела с женщинами, поэтому мы поговорим с тобой. И если Эрика захочет подключиться к разговору, я буду рад ее выслушать. Понимаешь мою мысль?
Мистер Леесса не хотел отвечать. Мог, но не хотел. Хэнк, удерживающий его в захвате, позволил бы ему жестикулировать. Кивнуть или поднять большой палец вверх. Но мистер Леесса не отвечал, потому что не знал, что он должен ответить. Обычно в сложных ситуациях решающее значение имело мнение его супруги, но она не могла - хоть и хотела - ничего ему подсказать, поскольку находилась вне поле зрения мистера Леессы. В его поле зрения были только Джазар, Бетси и Сэнди.
Бетси приблизилась к лицу отмалчивающегося собеседника и пустила в ход безжалостное наточенное обольщение. Ее острие проникло под выбритую кожу снизу подбородка мистера Леессы и нацелилось на язычную артерию. «Если ты не настроен на диалог, я могу попробовать поговорить с твоей дочерью, - сказал Джазар, помогая Бетси донести мысль. - Главное, чтобы ты успел сообщить мне ее имя. Говорят, называя ребенка по имени, с ним проще установить контакт». Муж Эрики завыл с душещипательной жалобностью и застучал ладонью заломленной, но подвижной руки по спине. Хэнк убрал ладонь от его лица, а Джазар отозвал Бетси.
- Это сон, сон, просто дурной сон! Что тебе нужно? - надрывно спросил мистер Леесса.
- Твоя жена забрала в свою нору девушку по имени Рейни МакКено. Мне нужна ее свобода.
-   Эрика! - взвизгнул мистер Леесса. Кровь тонко и тепло текла по его шее, и это пугало его больше всего остального, - ты слышишь?
- Она слышит, - сказала Таниша.
- Отпусти нас! - смиренно взмолился пленник.
- Это произойдет, как только мы закончим. Я не хочу здесь задерживаться.
- Это не все?
- Мы бы не пришли сюда сегодня все вместе только ради Рейни. Я хочу знать, зачем она искала Джея Леона.
- Похоже, она не слышит вопроса, - сказала Таниша.
Джазар подошел к девочке, которую я все еще держал перед собой, и Сэнди облизнула желтым трепещущим языком маленькое вьющееся колечко волос дочери Эрики. Резко запахло паленым, и Джазар приглушил разбегающееся пламя двумя пальцами. Леесса забрыкалась и заревела, как дикий зверь, проснувшийся в клетке. Джазар обернулся на нее.
- Благословенны люди, которым есть что терять… Зачем тебе понадобился Джей Леон, подруга?
- Ты силен только когда нападешь из-под тишка, шакал, а? - сказала Эрика, - не тронь мою дочь, или, я клянусь…
- Ты выпустишь мне кишки, - продолжил Джазар за неё. - Или что там еще положено говорить? Мне плевать. Зачем тебе понадобился Леон?
- Леон…
- Не делай вид, что не знаешь его.
- Мать твою, Эрика! - крикнул мистер Леесса.
- Леон приходил в полицию, - сказала она, - он буйствовал и говорил, что может причинить вред себе или окружающим. Его осмотрели и отпустили, потому что задерживать было не за что. Леон сказал, что… что нашел какие-то часы, и после этого к нему во сне стал являться человек и насылал кошмары, потому что Леон не хотел выполнять просьбу. Полиция передала это дело мне. Это моя работа, хрен бы тебя драл!
Мне, как и всем, кто хотя бы изредка следил за новостями, доводилось слышать имя Шеффилда Биссела ранее. Около года назад новостные каналы сделали его своим источником обогащения. Шеффилду вменялись тяжкие нарушения закона, граничащие с государственной безопасностью. Он управлял бюро «Антифиар», успешно занимающимся борьбой с Ночными Кошмарами с помощью авторских методик. Но журналисты развивали дерзкие теории на домыслах и косвенных свидетельствах, почуяв интерес публики. С каждым новым репортажем деяния мистера Биссела становились всё кровожаднее и возвышеннее. Он обретал пугающую славу, сравнимую со славой Эскобара, Гевары и Хусейна. Он был пророком и террористом, убийцей и чудотворцем. Кем угодно, кто мог удерживать внимание у экранов. Кто мог провоцировать репосты и обсуждения. Власти устраивали облавы и рейды, выслеживали Шеффилда и находили все больше причин для разжигания ненависти социума к его персоне. Но кормящее пламя популярности невозможно было поддерживать бесконечно. Когда люди привыкли к существованию мистера Биссела, выстроили все возможные теории, обсудили его дальнейшую судьбу и приняли его практически наравне с новым вирусным заболеванием, которое научились лечить, он исчез. Главу мистера Биссела закрыли на строке пожизненного заключения. Его феномен был исчерпан и развеян на волнах новых инфоповодов. С тех пор Эрика Леесса оказалась первой, от кого я услышал забытое имя.
- Фрэнк! - Гавкнул Джазар.
- Готовы? - раздался голос из-за закрытой двери, - все тихо. Их телефоны у меня.
- Мы оставим телефоны в почтовом ящике под номером 51, вниз по улице, - сказал Джазар, - уходим.
Мы вышли из «простой приличной хибары» Эрики Леессы так же быстро и беспрепятственно, как попали в нее. «…Нашел часы». Вернулись к машинам и покинули район. «Нашел часы…»
- Леон нашел мои часы, Джазар, - сказал я, - я выбросил их, когда уезжал из города. Кое-что случилось, когда я был здесь в прошлый раз, и не хотел, чтобы они мне напоминали о случившемся.
- Твои часы?
- Ага.
- Неужели? И как они выглядят?