Мне не нужно было заботиться о том, чтобы Рейни оставалась поблизости. Рэй преуспел в этом и без меня. Он сказал мисс МакКено, что союзников, замедляющих движение, можно оставить в тылу и встретиться с причиной Эпидемии Ночных Кошмаров, не опасаясь, что кто-то может проявить слабость или допустить ошибку. Они разговаривали у террасы «Ярд-хауса», оперевшись локтями на перила, и курили одну сигарету по очереди. Рейни была свежа и крепка, как побег бамбука, готовый пронзить плоть военнопленного.
- Почему ты уверен, что все получится?
- Не знаю, как может быть по-другому.
Они закрепили договор безмолвно, словно он всегда существовал, но только теперь обрел силу, чтобы исполниться со всей решимостью. Рэй и Рейни вернулись к массивному и устрашающему Доджу Джазара, и вытолкали из него восковую Саманту - бесцеремонно, прямо на подернутую грубой высыхающей травой обочину.
- Осталось совсем немного, - сказал Рэй, разворачивая бумажную карту, - по крайней мере, мы избавились от замедляющей обузы.
В дороге они говорили о Джуджионе, его гротесках и безумствах, о случаях, встречающихся им обоим на пути и превращавших судорожные размашистые амплитуды переживаний в ледяную закалку всеприятия. Мисс МакКено поведала Рэю о своем отце и о его ограждающей приземленности, мешавшей бушующему потенциалу растущей и расцветающей силы девушки нести плоды в закостеневший мир обыденности. Эдельвайзер, в свою очередь, изложил краткую летопись своего становления и пути, ставшего вынужденным исходом после контакта с Энергетическим Интеллектом. Их бесформенные мысленные излияния плескались и искрились в хаотичной взаимодополняемости, но чем более Рэй и Рейни рассказывали друг другу, тем яснее и полноценнее становился их союз и его назначение.
К глубокому вечеру следующего дня мы подъехали к придорожному мотелю, располагавшемуся близ черты свежего одноэтажного городка. Эдельвайзер пристально смотрел на дверь одного из номеров, и эта молчаливая сосредоточенная пристальность могла возвещать только об одном: мы прибыли.
- Она тут? - спросила Рейни.
- Она?
- Причина Эпидемии. В мотеле?
- Его зовут Холибэнт Линчиани.
Линч не видел меня, пытаясь отодвинуть кровать от стены своего номера. Железные ножки были накрепко прикручены к полу. Такой порядок в мотеле «Иглнидл» завели несколько месяцев назад - с тех пор, как уделанные фибреномом подростки пытались вынести всю мебель из номера. В ту ночь, когда по тревоге администратора прибыла патрульная машина, парни аргументировали поступок страхом. Они говорили, что в кровати, комоде и зеркале содержатся сгустки Ацеклептики, от которых необходимо избавиться сию же минуту. Стражи порядка восприняли представленную причину, как бред помутнённого наркотическими средствами сознания, и увезли подростков в   отделение полиции. Однако, именно сгустки Ацеклептики вынуждали Линча отодвигать кровати в местах, в которых он останавливался. По привычному обыкновению, каждая комната, каждый номер снятые на ночь, подвергались одному и тому же обряду. Линч отодвигал кровать, отмачивал нижний угол обоев (если он уже не топорщился от ветхости) и рисовал под ним комбинацию знаков, защищающую последующих постояльцев номера от ночных кошмаров. Он наносил ее смесью пепла, своей крови и яичного желтка, - символами жизни ушедшей, нынешней и грядущей - а затем приклеивал угол обоев на место. Если бы Линч снял номер до того, как это сделали юные вандалы, им не пришлось бы ощутить ноющее дрожащее беспокойство, проистекающее из Ацеклептических сгустков. Но он пришёл после.
Линч обладал эмпатической сверхчувствительностью, которая с момента начала Эпидемии Ночных Кошмаров обрела большое и важное значение. Он перенимал эмоциональное состояние не только от собеседников, но и из окружения, сохранившего в себе ментальные всплески присутствовавших там ранее людей. Эти всплески и были первопричиной появления   сгустков Ацеклептики - мостов, связывающих мир материальный и мир, который открывается созерцателю во сне, во время наркотического опьянения, медитации или других внесознательных опытов.
Двадцать восьмидесятимиллиметровых саморезов с мелким шагом резьбы потребовали шестьсот шестьдесят полных оборотов вокруг своей оси. Особенно тяжело было справиться с теми, что были вкручены в ножках под изголовьем, потому что мешала стена. Линч сбил кожу с костяшек пальцев. У него затекло тело, скрученное в неудобные позы. Руки дрожали, когда он смешивал субстанцию для нанесения парсадэллы. Но именно этого требовала комбинация защитных знаков, чтобы выполнять своё предназначение. Принести в жертву комфорт во благо других. Зная это, Линч носил на теле два перехлестнутых накрест кожаных ремня с вышитыми им самим парсадэллами. Парсадэллы были разными - каждая для противостояния разным видам Ацеклептических сгустков. Ремни натирали кожу, оставляя зудящие сочащиеся сукровицей раздражения и давили на рёбра угловатыми бляхами. Линч позволял себе снимать самодельные вериги только когда принимал душ. Он не освобождался от них даже перед отходом ко сну. Особенно перед отходом ко сну. Но в те короткие ежедневные периоды, когда ремни не причиняли Линчу неудобств, и легкая плотная вода успокоительно омывала потрескавшуюся воспалённую кожу, он не чувствовал облегчения. Без мучающих нательных артефактов, испещрённых таинственными узорами, он лишался защиты на то время, когда творил.
«Вы ведь видите меня в первый раз? - спрашивает вас Линч, - я мог ехать на соседнем месте в поезде или помочь вам подняться после того, как вы поскользнулись на льду. Я мог угостить вас сигаретой или, наоборот, попросить ее. Вспомните, чем вы занимались совсем недавно? Вы идете в спортивный зал и берете вес. Орете на своих детей. Рыдаете над мелодрамами или рубите дрова. Бьете посуду. Ведете дневник. У каждого из вас свой способ справляться с переживаниями. Я бы тоже мог делать все это. Это же проверенные временем способы. Одобренные обществом - пусть и негласно. Стереотипы формируются не на пустом месте. Позитивная энергия несет в себе не так уж и много плодов. Они однообразны, поэтому их вкус быстро приедается, хоть и приятен. Свет односторонен. Он открывает все таким, какое оно есть. Приглашает видеть. Тьма же безгранична. Невозможно увидеть ее предел так же, как и ее начало. Во тьме вы честнее, чем наедине с самими собой. Она пробуждает фантазию, страхи, вопросы, сомнения. Все, от чего вы так старательно избавляетесь, выжимая штангу или напрягая голосовые связки. Я бы мог делать то же самое, что делаете вы. Вы могли бы увидеть меня на соседнем кресле в кинотеатре или в магазине кухонной утвари. Вместо этого я погружаюсь в сон и создаю ночные кошмары. Возможно, вы уже видели их, а, может быть, вам это только предстоит. Сначала мои кошмары были простыми и понятными, и это обесценивало их суть. Начало пути всегда лежит в знакомом месте. Я брал злость и формировал из нее привычный образ огромной уродливой псины. Переиначивал уныние в склизких зубастых ящеров. Собирал темные длиннорукие фигуры с горящими глазами из обиды и ревности. Я подражал и не стеснялся этого. Подражание выполняло свою роль. Оно облекало тревоги, скорби и боль в узнаваемые формы, которые можно было уничтожить, не прибегая к помощи мозгоправа. Сначала пианист играет гаммы. После - простые мелодии. Если он преуспевает в ремесле, его репертуар пополняют более сложные произведения. А затем его касается вдохновение. Дарует русло избавления и искупления. Люди создают красивую музыку не от хорошей жизни. Она справляется с их разочарованиями и печалями. Помогает жить в мире, полном жестокости и несправедливости. Способствует смирению и пониманию. В некоторых случаях эта музыка помогает не только тем, кто ее создал. Такое умеет не только музыка. Любое искусство. Ночные кошмары помогают вам не искать беду в реальном мире. Что случится, если кошмары, которые вы видите во сне, исчезнут? Перестанут вас беспокоить? Если не остается ничего, что беспокоит человека изнутри, он создаст проблему извне, здесь, на Земле. Скандалы. Аварии. Война. Голод. Баланс. Все стремится к балансу - к его тонкой, едва различимой грани. Грань между добром и злом. Между светом и тьмой. Между прошлым и будущим. На самом деле, мир двусторонен. Нет никаких оттенков. Они выдуманы теми, кто остерегается конкретики. Хорошо ли вы себя чувствуете или плохо? Сыты или голодны? Отвечайте. Момент «настоящего» настолько короток, что его длительность стремится к нулю. То, что было будущим уже стало прошлым. И снова. И снова. Замечали ли вы, как переживания и стресс растягивают длительность «настоящего», а увлеченность и радость, напротив, сокращают его и без того ничтожный срок? Вы ощущаете иронию? Время, которое мы привыкли понимать общим, оказывается очень субъективным понятием, в то время как Сон - пространство, казавшееся сугубо частным, на самом деле одно на всех. Поэтому мои кошмары так же принадлежат и вам. Не считайте меня чудовищем. Вы тоже создаете кошмары. Только делаете это, не отдавая себе отчета. Не поэтому ли утром вы чувствуете себя другим человеком? Свежим? Бодрым? Освободившимся? Разница в том, что я делаю это чаще и осознаннее. Со временем моя осознанность стала скрупулезной и изощренной. Уродливая псина или зубастый ящер могут и не напугать вас. Не выполнить предназначения. Но непременно есть что-то, что заставит вас застыть от ужаса и не найти способа справиться с ним. Ведь существует музыка, от которой у вас замирает сердце? Кошмарам лучше оставаться во сне, чем случаться наяву».
Теперь и вам известно, что явилось причиной одной из самых загадочных и губительных эпидемий, случившейся не на просторах планеты, но внутри каждого. Линч с детства страдал от эмпатии. Он перенимал от тех, с кем общался, все самое грустное, мрачное, печальное, гневное и злобное, а позже выяснилось, что он не просто перенимал, но и вовсе забирал всю эту дрянь себе. Гиперэмпатия? Все любили его, сами не зная за что. Его приятели и подружки думали, что с ним так классно, потому что он вежливый, галантный, учтивый, внимательный, щедрый и дружелюбный. Но Холибэнт не был хорошим человеком. Он забирал весь негатив окружающих ненарочно и бесконтрольно. Оттого им всем было хорошо рядом с ним. Линч копил и терпел этот негатив сколько мог, а потом, чтобы избавляться, перерабатывал в ужасающие мерзкие карандашные картинки, а ближе к двадцати годам он научился контролировать сны. Влиять на них. И посчитал, что лучшим и самым безопасным способом избавляться от негатива будет оставлять его во сне. «Мало того, что таким образом никому не навредить, - полагал он, - так ещё и скольким людям помочь можно!» Он ходил в торговые центры и на стадионы, в кинотеатры и на концерты для того, чтобы исполнять своё предназначение - избавлять людей от всего, что их мучает изнутри. Миссия! Героизм! Что же вышло в итоге? Вся боль, ужас и уныние человеческие, прошедшие через Линча, обрели форму. Форму ночных кошмаров - очень большого количества ночных кошмаров, заполонивших весь Джуджион и добравшихся до каждого уязвимого сознания.
Теперь же, пропустив через себя необозримые потоки тяжб и скорбей человеческих, Холибэнт ослаб и истончился, как любой инструмент, вынесший колоссальную рабочую нагрузку или испытание временем. Линч стал надломленным и испуганным, почти юродивым, блуждающим в скорбном резонирующем пространстве и оставляющим людям малозначительную жалкую помощь в виде символьных оберегов, скрываемых под обоями. Но Эдельвайзер опасался его не с проста. Изымая негатив из людей и перенося его в сны, Линчиани взял на себя смелость содрогнуть Великий Баланс, существующий в неосязаемой обители душ - Мире Сна, параллельной реальности, астральном измерении и любом другом названии, которое изобрело человечество. Вмешавшись в массив связей провидения, фатума, рока стремлением нарушить процесс взаимообмена между материей и антиматерией, и преуспев в этом стремлении, Линч стал частью Джуджиона. Такой же частью, как ветвь - частью древа, а нить - частью полотна. Сам Джуджион встал на защиту Холибэнта, потому как Холибэнт превзошел преобладание плотской сущности и вверился в обращение всеобъемлющего механизма баланса. Покушаться на безопасность Линча означало бросить вызов Джуджиону. Именно поэтому изначальный план Эдельвайзера зиждился на создании личности, не обремененной психоэмоциональными признаками - чтобы ее невозможно было распознать, определить и разгадать ее слабости. Нельзя победить существо, лишенное слабостей, ибо оно - всесильно.
Рэй постучал в дверь номера Холибэнта и оглянулся на Рейни. Она глубоко выдыхала в холодный влажный воздух и наблюдала за гроздьями пара, перекатывающимися в рассеянном свете фонарей. Она совсем не боялась предстоящей встречи, но не от того, что не понимала ее важности или многократного превосходства силы, ограждающей Линча от всевозможных несчастий. Именно бесстрашие дочери Апостола Сна удивительным образом вселяло в Эдельвайзера абсолютную уверенность в успехе.
Холибэнт открыл дверь и оглядел незнакомцев, словно рассчитывал увидеть в их руках что-то определенное - ужин или оружие, - но, не обнаружив искомого, сказал Рэю: 
- Женщины как кошельки, да? - его левый глаз немного косил, как бы намекая на ту, кого Линч подразумевал в вопросе, - везде приходится таскать их с собой. Иначе все развлечения скучны. 
- А ты, стало быть, женскую компанию стороной обходишь? - спросила Рейни.
- Мне не бывает скучно.
- У меня папа такой же, как ты, - сказала Рейни, и в ее улыбке мелькнула озлобленная ностальгия,  - всегда говорит что думает, и ему за это ничего не бывает. Только теперь он в тюрьме.
- Ты уверена? - спросил Линч, - давно его видела?
- Всякий раз, когда закрываю глаза. 
- Две трети сна мы проводим в жизни, да? Заходите.
Рэй и Рейни вошли в пронизываемое тонким сквозняком пристанище Холибэнта. Дверь в ванную, окно, выходящее в мертвый двор мотеля, и дверцы прикроватных тумб были приоткрыты. Ящики приземистого комода выдвинуты. Места, чтобы присесть не нашлось, потому что убранство номера преследовало идею аскетизма и экономии, а кровать пребывала в состоянии обыскового раздрая. Мисс МакКено осмотрела потолок в поисках детектора дыма, подошла к окну и, открыв его пошире, закурила. 
- У меня есть кофе, - сказал Линч, - но весьма дрянной. Без кофеина. 
- После нормального плохо спишь? - спросила Рейни. 
- Если вы не хотите кофе, то чего?
- Ты знаешь, кто я? - спросил Рэй в попытке нащупать твердую почву под ногами. 
- Не понимаю вопрос. Я должен рассказать тебе, кто ты такой? Судя по всему, ты запутался и зеркалам не веришь.
- А я? - спросила мисс МакКено. 
- А ты - не мешай нам разговаривать, - ответил Линч и снова обратил косоватый взгляд к Рэю, - ты устал?
- Я хочу все закончить. 
- Человек мучается от того, что на слишком многое способен. Но не только поэтому. Он бы не мучился, если бы применял свои способности. А то ведь получается, что его жизненная сила не обращается, не излучается, и вредит ему самому - накапливается, перестает умещаться, разрушает изнутри и находит выход в боли. А ее приемлет другой - и так по кругу. Мы не можем научить людей претворять силу, но можем прекратить восполнение.
- Ты начал Эпидемию, - сказал Рэй, - ты начал!
- Поэтому я понимаю, как все это остановить. У каждого человека есть канал обмена. Не по нему ли ты пролез в чужое тело? Надо закрыть эти каналы, и тогда больше никто не сможет навредить ближнему, и никакой ближний не сможет принять в себя боль. Другое измерение, параллельный мир, альтернативная реальность - Джуджион станет мифом. Материя утратит осмысленность, а дух прекратит попытки стать осязаемым. Спящий останется спящим, а бодрствующий - бодрствующим. Только тогда все закончится.
- Рейни?.. - окликнул свою спутницу Рэй. Его голос был сух и слаб.
- М?
- Ты слышишь?
- Если придется выбирать, где остаться, то я остаюсь здесь. Не хочу отказываться от секса и молочных коктейлей.
- Без Джуджиона ты не сможешь видеть.
- То, ради чего я остаюсь, видеть совсем необязательно, - ответила мисс МакКено и мечтательно улыбнулась.
- Закрыть Джуджион? Ты знаешь, что нужно делать? - спросил Эдельвайзер у Линча, не помедлив.
- Так же, как ты знаешь, что я уже не смогу дать бой, если ты призовешь меня к ответу за то, в чем обвиняешь. Поэтому терять тебе нечего. Здесь обход семи миллиардов людей займёт слишком много времени. Действовать нужно изнутри.
- Иди первым.
Тело Холибэнта умягчилось, побледнело и осело в ломаной позе, будто он потерял сознание на аттракционе. С моим произошло то же самое. Рэй и Линч покинули вещественные границы, словно их никогда не существовало - ни Рэя и Линча, ни вещественных границ. Я смотрел на Рейни, присевшую около тела Линча и тушащую сигаретный окурок о его открытую ладонь, смотрел на развороченную кровать, скомканную чистую простыню, смотрел на свое свежее освободившееся тело и думал, а стоит ли вообще в него возвращаться.