Я держал в руке часы, не осмеливаясь надеть их. Те самые часы, которые я завернул в твои изодранные колготки, Лэйла. Ты еще помнишь, почему ты их порвала? Ты знаешь, насколько остервенело я отторгал случившееся в конфессионале? Ты еще помнишь Тайта Слинкера?
Филигранный механизм, призванный отсчитывать самую ценную валюту материального мира вобрал грандиозный объём Ацеклептики и стал узилищем силы мира энергетического. Я привыкал к фантомным проявлением Джуджиона, которые большинство из живших, живущих и готовящихся к жизни видят только когда засыпают. Я привыкал к порядкам, выражениям, возможностям и видел в них неуловимый, но твёрдый баланс. Джуджион существовал между парадоксами и аксиомами, между унынием и восторгом, между черным и белым. Он был прав во всем, но совершал все ошибки, которые возможно совершить. Джуджион поражал богатой красочностью, но угнетал унылой мглой. Он был и есть сама жизнь каждого отдельного элемента, объединяющая их в целостность.
Часы шли, мягко цокая у меня в руке и ждали возвращения Джазара вместе со мной. Он отправился к штабу ОКЭП, чтобы проверить, выполнит ли Леесса поставленное перед ней условие. И чтобы - в итоге - встретить Рейни. Я смотрел на часы и чувствовал, как каждый шаг секундной стрелки оседает внутри меня мокрой песчаной массой. Последний раз, когда я смотрел на них с таким вниманием, стоя в куполе света рядом с Тенди и Лэйлой Баньярой, время воспринималось иначе. Было чем-то исчерпывающимся и существенным. И его скоротечность имела куда большее значение, чем происходившее вокруг. Я уверен, что ранее получал уроки, объясняющие мне важность настоящего момента, преобладающую над погоней за следующим, но игнорировал их до тех пор, пока последствия уроков не стали неизбежными.
Я взрастил маленький, но очень мощный культ привычного предмета обихода, и потому больше не относился к нему, как к вещи. Часы стали символом - практически неосязаемым и невесомым, - пугающим, почти лишившимся оболочки, но обретшим ипостаси. Как Эскалибур или Золотое Руно. Единственный последователь моего культа был мертв, а основоположник не решался причаститься сакральной всемогущей уязвимости и единенения со всеобъемлющим одухотворением бессмысленной всезначимости.
Прежде всего я не надевал часы, потому что их внеземные свойства могли быть выдуманными. Какой-то городской сумасшедший обнаружил капроновый сверток, бродя близ дорожной обочины в поиске даров природы - ягод или грибов. Внутри неожиданной находки оказался аксессуар сомнительной ценности, который можно было обвинить в бедах, срывах, галлюцинациях и страхах.
Я мог надеть часы и подтвердить любую из связанных с ними теорий и не знал, какую из теорий мне хотелось бы подтвердить. По какой-то неизвестной причине я был уверен, что часы необходимо надеть, чтобы они раскрыли свою сущность.
Отлучив взгляд от часов, я перевел его на девушку, сидящую у стойки бара. У неё было крупное, но аккуратное лицо, чистая кожа и костистые руки в дешевых браслетах. Она покупала бижутерию на память, как иные покупают магнитики или тарелки. Жизнь ее текла тепло и размеренно, как тропический ручей и - так же - кишела паразитами. Но не гельминтами или трипаносомами, а паразитами скрываемого самобичевания. Оно проистекало не столько из совести, сколько из неуверенности в себе. Девушка сидела на краешке барного стула, как будто собиралась вот-вот с него соскочить и упархать пить космополитаны в другое место. За ее спиной, в дымящем полумраке зальных столиков притаилась группка шпаны с робкими кружками темного сладкого пива. Я спорил сам с собой о том, что уже где-то видел этих ребят.
- Эй, зацени, какая сладкая жопка у неё... - услышала девушка. Она ощущала почти тактильно, да, уже тактильно принимала на себе взгляды, поблёскивающие из-за робких кружек пива.
- Спереди бы ее увидеть.
Она повернулась к голоскам. Показала им своё крупное аккуратное лицо, чистую кожу, обветренные губы, полуприкрытые от утомленности глаза, бриллиантовый септум, татуировку в виде кельтского солнца размером с четвертак на подбородке.
- И как? - спросила она, борясь с неуверенностью.
Пацаны отвязны, в джинсовых панамах, слегка осоловелые и алчущие приключений. Их четверо, никто из них особо не примечателен, не выпендрежен, не дерзок, не инициативен. Они похожи на равноправную крепкую товарищескую кодлу. Но девушка знала, что равноправия в подобных группках не существует. Она инстинктивно искала признак вожака, пока кодла думала, как правильно отреагировать на ее выпад. Они не могли посовещаться. Кто-то должен был выдать лидерство, приняв на себя ответственность за компанию и став ее лицом. Девушка отвернулась от затихших голосков, от испуганных глазок, так и не обретших Лица. Они молчали. Но взгляды все так же сохранялись на ее волосах, спине, сладкой жопке, ногах. По ним, как по мостам, возбужденность и страх робкой кодлы переходил на девушку. У неё вспотел затылок, потянуло в животе, сердцебиение поднималось к вискам. Она сделала глубокий вдох и глубокий глоток из высокого стакана. Лёд уже растаял. «Лёд уже растаял?» - сказал кто-то из-за её правого плеча. Голос мягок, спокоен, тих. Как будто он уже очень давно разговаривает с ней и делает это каждый день. Девушка знала, что голос не принадлежит ни одному из лихих - только на вид лихих - пацанов. «Повторите напиток для леди», — сказал голос в сторону от девушки. Бармен повернулся в сторону холодильника для посуды, но потом на секунду нахмурился и продолжил колоть лёд. Ему показалось странным то, что он слышал. Что-то странное показалось ему услышанным.
- Я сама могу купить себе выпить, - сказала девушка.
- Это не причина не угостить вас, - ответил голос.
Девушка попыталась вспомнить всех посетителей, которые находились в баре. Ей было так пусто под гортанью, что хотелось подхватить какую-нибудь заразу и начать о чём-то волноваться, думать, заботиться. Она не могла вспомнить никого из присутствовавших в баре, кому мог бы принадлежать исчезнувший голос. Она снова обернулась. Оглянулась. Посмотрела на меня, пьющего грейпфрутовый сок. Ей казалось, что она узнала этот голос.
- Вы что-то сказали? - спросил бармен у девушки.
- После всего, что происходило, я уже не могу определить, чему можно верить. Себе ли или людям, которых называют специалистами? Слуху? Памяти? Я не знаю! Они все - настолько ненадежные источники информации… Все можно обмануть, подправить, переиначить. Вспышки, звуки, волны, голоса. Пуф - и все пропало. Вчерашний день. Пережитки. Поэтому я склонна верить тому, что никто не пытается выдать за правду. Даже я сама.
За дверьми, среди скупого фонарного света, среди ворчащих моторов и шныряющих торопыг, среди холодной дымки и огромных темных силуэтов домов стоял владелец голоса. Он повернулся спиной к бару и ничего не ждал. Просто наблюдал, слушал, вбирал окружение. Его присутствие в ореоле восприятия девушки ничем не отягощалось и не отягощало ее саму. Он был совершенно невесомым. Девушка спорхнула с барного стула и вышла на улицу. Нити взглядов и робкой похоти тянулись за ней от юной кодлы, натягивались и трещали, но не разрывались. Девушка вышла за двери, осмотрелась и пробежала мимо владельца голоса. Он постучал по стеклу окна костяшками пальцев и заглянул в бар. Встретился со мной взглядом и слегка прищурился, приподняв брови. Затем прошел сквозь стекло, по которому только что стучал и оказался рядом со мной.
- Я тебя раньше не видел, - сказал он.
- Я тоже тебя раньше не видел.
- Ты не должен меня видеть.
- Почему это?
- Ты ведь не спишь.
- А кто ты такой? Почему я должен с тобой говорить, если не должен видеть?
- Если видишь, значит должен говорить.
- О чем?
- Это твои часы?
- Мои.
- Это не твои часы.
- Это мои часы.
- Ты был в Буре?
Я молчал, потому что не знал, какой ответ будет правильным. Хотел сойти за умного.
- Значит, был.
Люди вокруг косились на меня, потому что я разговаривал с пустотой. С тем, что в их восприятии было пустотой. Но я не придавал значения неудобной реакции посетителей, потому что находился в Маунт-Гейте - просторном и защищающем прибежище для «отребья, которому тут самое место». Кроткий, словно нашедший упокоение голос Рейни бесконечно отражался внутри моей черепной коробки, разрастался и занимал мысли, а потом покидал их границы и распространялся на все, все вокруг.
- Поэтому он отказывался выполнить мою просьбу.
- Кто?
- Тот, кто носил часы до тебя.
- Почему?
- Потому что он ничего не понимал.
- Чего не понимал?
- Всего этого.
- Ты хотел что-то передать Шеффилду Бисселу?
- Что ты про него знаешь?
- Только то, что говорили по телеку.
- Что именно?
- Что он - преступник.
- Преступник…
- А что с моими часами?
- Они - маяк. Я тоже был в Буре - но с другой стороны.
- С другой стороны? Кто ты такой?
- Это долгая история.
- Значит, если я избавлюсь от часов, мы больше не встретимся?
- Не встретимся. Но сначала ты должен передать Шеффилду, что я нашел причину Эпидемии Ночных Кошмаров.
- Нашел причину Эпидемии?
- Нашел. Он должен знать это. Меня зовут Рэй Эдельвайзер. Скажи ему это. Ты передашь ему?
- То есть, я должен придти в Блэкбордер и сказать, что мне нужно поговорить с одним из самых опасных преступников современности?
- Для начала, тебе нужно меньше смотреть телевизор.
В кафетерий вошел Джазар. За его спиной скрывалась осторожная, но воодушевленная свободой Рейни. Она водила носом, выглядывающим из-под марлевой повязки, и улыбалась уютному вечернему аромату выпечки и кофе. Дочь Апостола Сна увидела меня первой, прежде Джазара, хоть и была слепа. Она бестактно указала пальцем на мой столик и подошла в легком восторженном смущении - как маленькая девочка, которой друг ее отца подарил яркий аппетитный леденец. Рэй следил за ней неотрывно. Не моргая.
- Ну вот и всё, - сказала Рейни, - так просто. Мне не было страшно лежать в ванной без движения, ехать в ОКЭП и ощущать кончики пальцев их местного коновала. Что в этом страшного? Было страшно, когда мы с папа ходили обезвреживать уличного музыканта. Неразборчивые песенки, которые он завывал около «Красного слона» лишали людей сна. Может быть, он умел не только писать парсадэллы, но и озвучивать их? Маленький безумный человечек, которого коснулся Джуджион. Что, если Мир Сна просто забавляется с нами?А это у нас кто?.. - Осмотрев Эдельвайзера, спросила она.
- Это - Рэй, - ответил я, - Рэй, это Рейни.
- Привет, - сказал он и небрежно приподнял ладонь.
- Привет, - сказал она и отвела глаза, которые Рэй видел тоже.
Как только они - Рэй и Рейни - соприкоснулись приветствиями, камень лёг на мои плечи. Это всего лишь вежливость - фундаментальный элемент хорошего воспитания, - но только на поверхности, в глубине же их малозначительные жесты - приподнятая ладонь, мягкий кивок -   вмещали сублимирующий сгусток связей. Я не верил, что это происходит. Но я видел это. Все изменилось. Рейни так же стояла рядом, но некоторые привычные связи внутри нее утрачены, а новые уже установлены. Рейни мила и зверинна со мной, но уже по инерции. Она улыбается и трогает меня за плечо, облизывает бледные полные губки, подмигивая мне, собирает волосы в хвост и показывает чокер под поднятым воротником тренчкота, но все уже изменилось. Весь огромный камень планеты переворачивается в космосе и кладёт свою тяжесть прямо мне на плечи и вот уже не я стою на нем а он лежит на мне а я оглядываюсь по сторонам но мне все незнакомо я ищу ищу дышу глубже пытаюсь уловить воздух которым я дышал ещё всего только несколько минут назад но его уже нет уже нет ничего о чем я мог бы сказать наверняка что это что это на помощь бегите сейчас это все втянется в чёрную дыру и совершенно никто ни одна живая душа или то чем была она раньше не вспомнит кто мы такие здесь были тише все тише слушайте вслушайтесь услышьте ПЕРЕСТАНЬТЕ ГАЛДЕТЬ СПОРИТЬ О ТОМ СТОИТ ЛИ ВАМ СЪЕСТЬ ЕЩЕ ПОРЦИЮ ЭТОГО ЗАМЕЧАТЕЛЬНОГО ДЕСЕРТА ВЫ ЧТО НЕ УЛАВЛИВАЕТЕ ЧТО ЗДЕСЬ ТОЛЬКО ЧТО ПРОИЗОШЛО!!! Но они не улавливали. Никто не разделял горестного чуда произошедшей перемены. О, вы, несломляемые пленники обстоятельств, восславьте своё терпение, почитайте тяжбы, выпадающие вам, ибо есть они путь к искуплению ваших низменных скудных ошибочек. Носите их под сердцем, как мать носит своё бесценное дитя, любите их и дайте им перемолоть всю вашу залежавшуюся нутрянку, чтобы обратить ее в пыль и взрастить на ее месте плодородные блага!
- Ты тоже меня видишь… - сказал Рэй.
- Не припомню, чтобы видела раньше.
- Рэй говорит, что нашел причину Эпидемии, - сказал я.
- О, нет-нет, это всего лишь повод, чтобы завязать разговор, - отступил Рэй.
- Об этом ты хотел сообщить Бисселу? - спросила Рейни.
Люди вокруг косились на меня и Рейни, потому что мы разговаривали с пустотой. С тем, что в их восприятии было пустотой. Но мы не придавали значения неудобной реакции посетителей, потому что находились в Маунт-Гейте - просторном и защищающем прибежище для «отребья, которому тут самое место». Теперь голос Рейни звучал в действительности.
- И ты знаешь… - сказал Эдельвайзер.
- Да уж, тут все хлебнули из-за тебя дерьма, - ответила дочь Апостола Сна.
- Значит, мы в одной лодке.
- В одной лодке? Ну уж нет. Я с этим ничего общего иметь не хочу.
- Что? - спросил я, вздрогнув. Должно быть, так чувствует себя рыба, изъятая на воздух браконьерской сетью.
- Ты останешься, - сказал Рэй. - И поможешь нам.
Рейни усмехнулась и связь, установившаяся между ней и Эдельвайзером натянулась, зазвенела и резонировала в несогласие, затем - в безмолвную ссору, развилась в схватку и переросла в противостояние. Воцарился ледяной шторм, металлический грохот и чудовищный бесформенный рёв, молния рассыпала голубые капилляры, был гул и шелест, разломы и тяжелый беспощадный потоп, гром, раскат, зло, тоска, озноб, оскал, падающие разрывающиеся звезды, среди которых я путешествовал в детских грезах, зачаровывающее разрушение и оглушающий треск, разделяющий полотно времени на «до» и «после», голодное пламя, обломки и огарки, руины, священный пепел и оседающая пыль… Но ни единой капли крови не увидела война, уложившая грандиозный масштаб в несколько мирских секунд.
Рейни, потерявшая из виду Рэя, посмотрела на меня и вздохнула. Нерешительно качнулась в мою сторону, обессиленная столкновением с Эдельвайзером. Желавшая что-то сказать, но не решившаяся, не осмелившаяся, запутавшаяся, она направилась к Матуриану, который забирал со стойки бумажную упаковку с едой, что-то шепнула ему и поспешила выйти из кафетерия. Рейни покинула меня, как болезнь покидает исцелившегося - мягко и своевольно. Джазар ушел следом - как симптом.
Я изъял свое тело на улицу, не ища их следов, и хотел бросить часы в канализационную решетку, но решил, что этот способ избавления от элегантной безделушки, обратившейся в судьбоносную реликвию, недостаточно обстоятелен. Часы нужно было уничтожить безвозвратно и наверняка. Чтобы ни единая живая душа больше не потерпела плачевных последствий владения ими.
Я позвонил Саманте, попросил приюта и прождал ее приезда несколько десятков тревожных минут - бродя по проспекту в повергнутом восторге и беззащитности, вглядываясь под ноги, словно в глуби земной коры, покрытой огромными каменными зубами, можно было найти непоколебимую тектоническую невозмутимость. Напитаться ее мощью, вобрать твердый дух и выстоять перед всем.
Тенди была рада моему появлению. Она ждала нас дома, и встретила меня скрываемой незрелой эротичностью. Внутри ее осторожных вопросов, предложения горячего или горячительного напитка, внутри сбивчивого дыхания таилась робкая похоть. Это льстило мне и смущало меня.
Я пил горячий чай и разбирал механизм часов - по шестеренкам и винтикам, - но когда я закончил с механизмом и перевернул часы циферблатом вверх, чтобы вынуть стекло, обнаружил, что стрелки все еще идут.
- Время не стоит на месте?.. - Заметила Саманта, - меня всю затрясло, когда ты позвонил. Буквально. Уронила чашку и порезала палец, пока собирала осколки. Но я дала себе слово, что буду участвовать в этом столько, сколько смогу. Иначе, какой пример я подам дочери?
Я помнил о благоговейной верности старшей Тендерлоин Джуджиону. Мне не хотелось разочаровывать ее объяснениями так скоро - сразу после возвращения. Узнай Саманта о новообретенном часами назначении, она могла воспринять столь жестокое обращение с реликвией Джуджиона, как святотатство и выставить меня за дверь. А мне нужно было дать телу отдохнуть. Поклонническое гостеприимство Саманты, направленное на носителя таинства и могущества Мира Сна, обязывало ее предложить столь необходимый мне отдых на ее кровати. Сама же она хотела лечь на диване в гостиной. Я попытался пошутить над рассорившимися супругами, но зачаток банальной остроты потонул в кислой неловкости моего усталого голоса. Я отказался от предложения старшей Тендерлоин и сам расположился в гостиной. Мне было все равно, где оставить тело - лишь бы в безопасности. Когда оно уснуло, Тенди пришла ко мне в неосязаемом обличии и пригласила отправиться куда бы я не захотел. Водопад «Анхель». Великий Каньон. Фудзияма. Но и от предложения младшей Тендерлоин я отказался тоже. В нем, пусть теперь оно и было метафизическим, все еще сохранялось веяние неискушенной трепетной сексуальности. Эта сексуальность не могла предназначаться мне. Ей нужен был достойный - такой же взволнованный и чистый, как она - партнер, способный принять дар незапятнанного желания с восхищением и бережностью, на которые мне было наплевать.  
Тенди сказала, что может обеспечить себе интересный досуг в Джуджионе и без меня, как делала это уже сотни раз. Она говорила уязвленно, но с напускной небрежностью, которая ясно читалась в режущих движениях и расплывчатом, затухающем на окончаниях слов голосе. Адриана оставила меня наедине с ничем, хотя и не хотела этого. Ей пришлось действовать против воли, чтобы сохранить состоятельность слов.
По прошествии нескольких минут, в течение которых я стоял посреди комнаты недвижимый и ищущий хоть какое-нибудь осмысленное направление, в моем теле поселилась вяжущая теснота. Она разливалась вместе с кровью, развивалась и сосредотичавалась все глубже и настойчивее. Острие далекого фонарного света, проникающего сквозь задернутые шторы, лежало на стене, и мне хотелось вжаться в него, чтобы вскрыть оболочку и выпустить расширяющуюся тяжесть на волю. Но вместо того, чтобы избавиться от нее, я увидел, как мое тело вздрагивает. Один раз, потом - следующий. Сводит брови над закрытыми глазами и приподнимает спину от дивана, опираясь плечами. Я пошатнулся, но сохранил верность фантомному чувству равновесия. Мое тело - привычное и удобное - провернуло сжатыми кулаками до хруста в лучезапястных суставах и открыло глаза. Они сразу нашли меня - словно всегда знали, где я - так же, как я сам мог ощущать расположение частей тела даже в кромешной тьме и невесомости. Но теперь я утратил эту способность. Тело поднялось на ноги и распрямилось передо мной. Оно по-иному держало осанку, чуть клонило голову, словно прислушиваясь, поочередно и медленно касалось большими пальцами рук остальных пальцев.
⁃ Это не сон, - сказало тело голосом, похожим на мой. В немного повысившийся тембр примешалась музыкальная хрипотца.
⁃ Да уж. Во сне такого не увидишь.
Когда краткий диалог состоялся, тем самым окончательно отделив меня от оболочки, явилось осознание. Это был Рэй - вместивший в мои часы гибельный заряд Ацеклептики; нарушивший несмелую драгоценную связь между мной и Рейни; выследивший меня и выждавший подходящего момента; присвоивший и поглотивший храм моего духа.
⁃ Ты бы не ослушался ее, - сказал Эдельвайзер, - она не оставила выбора тебе, а ты - мне.
⁃ Какого хера? Вот какого хера?
⁃ Ч...Что?
⁃ Какого хера я не выкинул эти ебаные часы в водосток?
Реальность, которую я видел, была куда страшнее любых кошмаров, спродуцированных в Джуджионе самыми больными и чокнутыми фантазиями. От ужаса этой реальности невозможно было избавиться даже если поверить, что Эдельвайзер, стоявший напротив меня в моем же облике, действительно нашел причину Эпидемии. Даже если поверить, что он способен повлиять на нее. Даже если знать это наверняка.
Я услышал синтетический скрип напольного покрытия под осторожными, нежелающими спугнуть неопознанную причину беспокойства шагами в соседней комнате. Саманта очнулась, потому что почувствовала волнение в Джуджионе - сбой, случившийся разлом, зарастающий прямо у меня на глазах, прямо внутри меня. Темная - еще более темная, чем окружающая темнота - фигура миссис Тендерлоин появилась в дверном проеме спальни, и Рэй заметил это движение, не оборачиваясь.
- Что случилось? - спросила Саманта.
- Не спится, - ответил Рэй.
- Почему?
Я позвал ее по имени тихо, словно оберегал свой голос от слуха Эдельвайзера. Но Саманта не слышала меня.
- Могу ли я что-то сделать? - спросила она.
- Нет, - сказал Рэй, - иди спать.
- Но я хочу помочь. Ты же для этого пришел ко мне.
Рэй приблизился к ней, преодолевая непривычную весомость плоти, и потянул носом легкий запах свежей зрелой чистоты женского тела. Эдельвайзеру нравилось, нравилось быть живым. Саманта остро подозревала неладное, держалась внимательно и напряженно, как кошка, наблюдающая за играющимися в луже птицами. Хозяйка квартиры, но не положения хотела собрать волосы на случай драки; хотела подойти поближе к комоду, хранящему оружие; хотела задать прямой вопрос, чтобы вынудить "меня" потерять самообладание и разоблачить маскировку; хотела применить женское воздействие. Но чем дольше Рэй стоял около нее, тем четче она понимала бессилие своих разномастных ремесленных навыков против первородной, практически стихийной враждебной мощи, принявшей безобидный образ. Она не смогла бы уберечь меня ни от чего из произошедшего.
Рэй неуклюже надел мои брюки и свитер на мое тело, забрал в прихожей куртку и вышел из квартиры, не объясняясь. Я тоже ничего не мог объяснить Саманте, не мог проснуться, чтобы сделать это, поэтому последовал за Рэем, как старый послушный пёс, потерявший интерес к натягиванию поводка.
Эдельвайзер шел твердо и уверенно, наделяя мой организм новыми инородными силами, не обращая внимания на влажную зябкость, на зловещее дремотное спокойствие Маунт-Гейта. Спустя немногим более двух часов, когда мутный рассвет начал высветлять грузную угрюмую геометрию города, Рэй вошел в подъезд жилого дома и взбежал на третий этаж. Стены длинного коридора напоминали внутренние стороны дряблых и бледных человеческих предплечий. В дальнем конце виднелась серая пульсирующая вена - как на запястьях. Она выпирала из-под общего электрического щитка, тянулась параллельно полу и пряталась под дверным косяком. По ней можно было посчитать частоту сердечных сокращений и распознать лёгкую аритмию, но ни в коем случае невозможно было определить, кому принадлежат эти огромные руки и кто считывает рисунок линии жизни со своих обоев в прихожей. Я не мог видеть Джуджион, находясь вне тела, поэтому природа этого явления осталась для меня загадкой.
Рэй постучал в одну из дверей - нетерпеливо и крепко. Два удара. Пауза. Удар. Пауза. Три удара. «Мистер Биссел!»
Шеффилд Биссел открыл дверь и показал еще заспанное, но влажное от холодной воды лицо. Если бы Рэй встретил его на улице, то, скорее всего, не признал бы в нем бывшего лидера и основателя бюро «Антифиар». Тот мистер Биссел, которого помнил Эдельвайзер, походил на полупрозрачную бессмертную медузу, возвращающуюся в стадию полипа. Теперь же Шеффилд более соответствовал образу проповедника, ощутившего светлое касание божьей десницы. Он сиял изнутри, окреп и будто расправился. В его чертах не осталось следов хронической усталости, глаза смотрели остро и ясно, кожа благородно матовела здоровьем.
- Я могу чем-то помочь в столь ранний час? - спросил он, заполняя дверной проем незримым светом.
- Здравствуйте, мистер Биссел, - сказал Рэй.
- Должно быть, вы меня с кем-то спутали.
- Вы становитесь похожим на своего отца.
- Прошу прощения, молодой человек, здесь явно какая-то ошибка.
- Перестаньте говорить шаблонами! - Рявкнул Рэй, - Вы узнаете меня?
- Прошу вас говорить тише, многие еще спят. Давайте не будем их беспокоить.
- Меня зовут Рэй Эдельвайзер. Вы помните меня?
- Это имя ни о чем мне не говорит, - невозмутимо сказал Шеффилд.
- Ложь!
- Ладно, - пожал плечами Шеффилд, улыбнувшись, - зайди.
Рэй вошел в квартиру мистера Биссела, где почувствовал себя неуютно в нарочитой, вычурной чистоте. Обоняние гостя уловило отдаленный неприятный запах неизвестного происхождения, тщательно замаскированный сухими одушками, хорошим парфюмом и целой палитрой остаточных взвесей чистящих средств.
Шеффилд подошел к закрытой двери в соседнюю комнату и, выждав, пока Рэй снимет верхнюю одежду, пригласил его учтивым жестом. За дверью покоилось светлое просторное помещение, во главе которого, как на троне, но на медицинской кровати дремал старик в белых - почти торжественных - длинных одеяниях. Его кисти и ступни напоминали плотное средоточие коротких и плоских древесных корней. Эдельвайзер узнал старика.
Комната была оборудована и снабжена всем, что только могло понадобиться для ухода за лежачим больным и для его комфорта. Приточная вентиляция с фильтрацией и подогревом поступающего воздуха, голосовое управление, датчики освещения, движения и температуры. Климатическая система. Белые стеллажи со специализированными атрибутами. Надувная ванночка для мытья головы. Одноразовые простыни. Антипролежневые подстилки. Подгузники с индикаторами наполнения. Нагрудники с кармашками для выпадающей изо рта еды. Уходовые кремы и пенки.
- Они согласились оставить его со мной, - сказал Шеффилд Биссел, - и теперь я ухаживаю за ним. Доктор Драббербаут никогда не выходил в осознанный сон, - сказал Биссел, - и не хотел, чтобы это когда-нибудь случилось. Я дал ему обещание, что продолжу удерживать его здесь. Не позволю энергии расстаться с телом. Видишь его конечности? Врачи говорят, что это - очень редкое наследственное заболевание… У меня записано его название… Никак не могу запомнить его, хоть и произносил вслух сотни раз. Вот! Верруциформная эпидермодисплазия. Она вызывает аномальную восприимчивость к вирусу папилломы человека. Все начиналось с образования пигментных пятен, затем стали появляться чешуйчатые бородавки. Теперь - это. Когда его осматривал координатор отделения ожоговой и пластической хирургии, она сказала, что помочь доктору Драббербауту нельзя. Операции невозможны, так как уже не получится определить, где находится его тело - пальцы, ногти, плюсны, - а где - наросты. Врачи рассуждают так. А я знаю, что его тело возвращается к более примитивным органическим состояниям. По всем законам природы оно выросло, развилось, деградировало и было готово к смерти, разложению, но я не позволяю ему разлагаться, сохраняя в нем дух. Поэтому оно продолжает деградировать. Я работаю над тем, чтобы перевести доктора Драббербаута в иную жизненную форму.
Рэй молчал, потому что не мог подобрать слов.
- Сейчас эта структура зависит от организма доктора Драббербаута. Она питается его ресурсами. Но спустя время, когда она разовьется, этих ресурсов перестанет хватать. Ей потребуется автономное жизнеобеспечение, основанное на других микроэлементах. И тогда в дело пойдет вода, низкокислотный чернозем, ультрафиолет и удобрения. Надеюсь, я доживу до тех времен, когда перестану быть ему нужным, и природа возьмет на себя мои обязанности. Это явление станет первой реинкарнацией в материальном мире. Перерождение, минувшее Джуджион.
- Вы потеряли рассудок, мистер Биссел, - медленно сказал Рэй, - он же болен. Вы думаете, что он превратится в растение?
- Не стоит называть безумцем того, кого не понимаешь. Тела часто предают земле. С доктором Драббурбаутом случится то же самое. Только он при этом, в отличии от миллиардов других людей, продолжит жить.
- Он… еще что-то соображает?
- Соображает? Его мудрость и проницательность беспредельны, Рэй. Он не принадлежит ни одному из миров, поэтому видит их без прикрас и предубеждений. Вернемся в гостиную. Не станем тревожить его.
Шеффилд аккуратно закрыл дверь в комнату доктора Драббербаута, защелкнул замок и повернул ключ, оглядываясь на Рэя из-за плеча. Решительная агрессивность гостя истончилась и осталась за пределами прибежища мистера Биссела. Хозяин квартиры и положения рассчитывал именно на это, показывая Эдельвайзеру своего подопечного. И вместо того, чтобы предъявлять проработанные требования, выдвигать накопленные ультиматумы или попросту угрожать, Рэй попросил о помощи.
- Я нашел причину Эпидемии, мистер Биссел. И думаю, что могу с ней справиться.
- Неужели? Что ж… Причину Эпидемии… Значит, ты Бернаб Кобо? Перси Спенсер? Александр, в конце-концов, Флемминг?
- Создайте еще одну Элис.
Элис о’Райли была предметом воздыхания Эдельвайзера. Указующим перстом, благосклонно жертвующим заветные наставления. Путеводной звездой. Благодаря Элис, Рэй преодолел извилистые и расплывчатые лабиринты Джуджиона, нашел ее внутри Мира Сна и, встретившись с ней, коснулся беспощадной неожиданной истины.
- Еще одну Элис? Ты опять за своё? - спросил Шеффилд, ища разъяснений.
- Я знаю, что Вы отправили ее в Джуджион, потому что она перестала принадлежать Вам, - сказал Рэй, - пусть так. Но сейчас дело вовсе не в ней.
- Что ты задумал, Рэй?
- Чтобы искоренить причину, мне нужен человек, который не будет обременен ничем. Ни слабостей, ни страхов, ни идей, ни привязанностей. Ничего, что может быть связано с эмоциями.
- Создать нечто простое очень сложно, - сказал Шеффилд.
- Но Вы можете?
- Прелесть моего положения в том, что я все еще могу работать, - мистер Биссел говорил как будто автоматически. Его мысли отрешились от диалога и уже кружили вокруг нового проекта. - В ином случае новостные байки не были бы байками, и я бы просиживал штаны на шконке в Блэкбордере.
- Вы можете сделать это?
- Моя идея в том, чтобы помочь людям спокойно спать. И она была бы преданной, если бы я отказался делать для нее то, что могу. Идее нужно воплощение. И... вместилище.
- Я знаю человека, который устал от своего тела, - твердо сказал Рэй. 
Зажурчал дверной звонок - его звук был столь же внезапным, сколь внезапным был бы возглас доктора Драббербаута. Во взгляде Шеффилда, обращенном к Рэю читался настороженный вопрос. Мистер Биссел вышел в прихожую на мысках и, осмотрев пришедшего через видеодомофон, открыл дверь.  
- Здравствуйте, мистер… Мистер?..
- Фрит.
- Фрит… да… так странно. Живем на одной лестничной клетке, а я даже не знаю, как вас зовут…
- Солнце уже взошло?
- Да, простите, простите, что беспокою, но… я… у меня возникла проблема, и я подумала, может быть, вы сможете помочь мне…
- В чем дело?
- Я живу рядом с вами, вон моя дверь, приоткрытая.
- Я знаю, где ваша дверь. 
- Да, конечно… так странно… соседи и совсем не знают друг друга. Такая эпоха, да?
- Что вам нужно?
- Мистер Фрит, я понимаю, что это не совсем обыденная просьба, понимаю… Не то, что сахара попросить, да? Но… Может быть, у вас есть снотворное?
- Снотворное?
- Да, я… я никак не могу уснуть, а… Прошу, поймите меня, вы же сами и говорите, что солнце только взошло, а ближайшая круглосуточная аптека далеко. Я не могу пойти… 
- Вы раньше принимали снотворное?
- Нет, раньше мне это было не нужно, но сегодня вот… Ох…
- Снотворные препараты могут вызывать нарушения архитектуры сна. Их нужно подбирать тщательно.
- Мистер Фрит, послушайте, я… Спасибо, что предупредили, но сейчас мне это совсем неважно. 
- Возможно, что средство, которое помогает мне, навредит вам. Если у вас слабое зрение, может развиться нистагм. Или появятся кошмары. А со второго применения вероятно открытие зависимости. 
- Что… что вы принимаете?
- Я не дам вам снотворное. 
- Вы сказали, что могут появиться кошмары?
- Могут. 
- Ведь… знаете, ведь именно из-за них я и не сплю.
- Кошмары мешают вам засыпать?
- Да… и…
- Снотворное вам не поможет.
- Откуда вы знаете? Мистер Фрит… У вас они тоже бывают? Все еще?
- Бывают. Это не редкое явление.
- Как вы с ними справляетесь? 
- Универсальной формулы нет.
- Мистер Фрит… прошу вас, если вы что-то знаете… Не могли бы вы?.. Или… Может быть, вы все-таки дадите мне попробовать средство, которое вам помогает?
- Что вы видели?
- Простите?..
- Какие кошмары вас преследуют?
- Я… Мистер Фрит… Я думаю, что, все же, понимаете ли, все же это - личная тема и мне не хотелось бы… Даже вспоминать о том, что… И, тем более, говорить об этом…
- ...с незнакомцем?
- Вы… мы живем на одном этаже и… незнакомец - это не то, чтобы подходящее слово, но…
- Что вы ищете? Седативы? Барбитураты? Опиоиды?
- Простите, мистер… Что значит «ищу»?
- Вы не похожи на человека, которого мучают кошмары.
- Я… Что это значит - не похожа? Да что вы такое… 
- Что вы видели?
- Вы считаете, что я лгу вам?!
- Вы не напуганы. Взволнованы, неуверенны, раздражены, но не напуганы. 
- Да перестаньте же! Я же пришла к вам за помощью! 
- Что вы видели? Помещение без стен?
- Что?..
- Вы видели в этом помещении ткущий челнок?
- Подождите, мистер…
- На появляющемся полотне вы видели что-то знакомое.
- Что это такое?
- И вы пытались остановить челнок, потому что не хотели целиком увидеть то, что было изображено на полотне?
- Мистер Фрит, перестаньте!
- Вот теперь вы напуганы.