Глава 13
Я и мисс Элис о’Райли расположились в разных комнатах. Закрыли двери и повесили на них стереограммы. Включили аудиодорожки. Расфокусировали зрение, чтобы увидеть объемное изображение. Сели в кресла и приняли капсулы. Досчитали до десяти. Закрыли глаза. Снова досчитали до десяти. Открыли глаза и, подойдя к двери, сфокусировали зрение. Открыли двери.
В квартире Элис стояла вода. Холодная и мутная, кружащая в себе песчаную пыль, жухлые страницы, тени обиходных мелочей и прочую дребедень. Краска на стенах облупилась. В окнах не было стёкол. Мисс о’Райли оглядывала свой дом-милый-дом с горечью. Она бесшумно оплакивала бытовой упадок, но не хотела этого показывать, поэтому безрезультатно пыталась сдерживать сбитое дыхание. Вода мешала движениям, обхватывала ноги почти до бёдер и я, превозмогая сопротивление, пошёл в сторону ванной. Я хотел увидеть статую. Кран над раковиной был открыт и шумел, но вода оттуда не шла. Она поднималась из слива, перетекала через край и склизко журчала, затекая в пролом. Я пробрался сквозь него и попал в благоуханный прекрасный грот, заполоненный цветами.
Статуя Элис смотрела на меня двумя сплошными склерами - без радужной оболочки и зрачков. Взгляд был ненастоящим и оттого зловещим, но его внимание было приковано именно ко мне. Нет ничего более угрожающего и пугающего, чем взгляд. Самый опасный противник - тот, который смотрит в глаза. Противник страшен, когда не боится.
Руки статуи были опущены и как будто напряжены, пальцы согнуты в орлиную лапу, плечи приподняты, шея втянута. Через пролом в стене в пещеру вошла и Элис.
- Что думаешь об этом? - спросила она.
- Я не знаю, что думать.
- На что это похоже?
- На защиту личного пространства?
Элис подошла к своей статуе и встала рядом с ней в точно такую же позу. Замерев на пару секунд, она рассмеялась.
- Это то, чего мы никогда и никому не хотим показать. Что творится внутри нас на самом деле. Нам всем важно чужое мнение.
- Почему ты не остановила меня?
Элис не ответила. Ей было что сказать, но она не стала говорить. Я не знал и до сих пор не знаю, почему. Она оглядела просторную непоколебимую пещеру, щурясь от света, падающего из расселины сверху и спросила:
- Где Ронда?
- Не знаю. Думаю, что это она включила воду.
- Зачем она приходила?
- Сказала, что соскучилась. Мы уже бывали здесь.
- Что вы здесь делали?
- Она просто шла по моим следам. А я приходил, чтобы встретить то, что уничтожило оперативную группу.
- И как?
- Нет. Она сказала, что ты хочешь помешать мне и сдать людям бюро.
- Она объяснила это?
- Нет. Но я сам могу объяснить. Она для этого не нужна.
- Как же?
- Ты любишь его. Значит, ты на его стороне.
- Быть на чьей-то стороне - это выбор, а сердцу не прикажешь.
- Так на чьей ты стороне?
- Я не знаю, что ты задумал.
- Ты пошла со мной, чтобы контролировать меня?
- Пошла, чтобы ты глупостей не натворил.
- А тебе какая разница?
- Джуджион - сложная система, Рэй. Она соблазняет свободой действий. Порой я даже думаю, что и покидать его ни к чему. Здесь можно быть кем угодно. Владеть чем угодно. Делать, что тебе вздумается. «Ничто не истинно. Все дозволено». Я уверена, что Хасан ибн Саббах вынес свою самую известную фразу отсюда, из Джуджиона.
- Кто он такой?
- Основоположник движения низаритов. Это шиитский ислам. Одиннадцатый век. Суть в том, что здесь работает эффект бабочки и даже самое, казалось бы, незначительное действие может повлиять на весь Джуджион. А я обещала беречь его. Я не смогу тебя остановить, но смогу предупредить.
Мне казалось, что, если бы не золотая лоза и каменные лианы, статуя Элис набросилась бы на меня. Сама мисс о’Райли стояла напротив, сложив руки на груди. Когда она молчала, ее губы были сжаты. Она смотрела исподлобья. Ей не хотелось быть там, но она держала слово и не мешала мне. Я хотел сказать ей, что сам наполнил грот цветами, но все ещё относился с осторожностью к ее предупредительному присутствию. Я не мог слепо верить Элис, потому что Ронда посеяла в моем сознании зерно сомнения. Оно не прорастало, но и не погибало - я не подпитывал его, но и не умерщвлял. Элис не подтверждала моих опасений, но и не оправдывала надежд. Она была соглядатаем, пришедшим защитить Джуджион от вреда, который я мог нанести ему незнанием и вспыльчивостью. А, может быть, она знала о том, что уничтожило оперативную группу в операции «Браво», и роль защитницы сна была всего лишь прикрытием. Я не верил Элис, поэтому и сам не мог быть с ней честным.
- Нам нужно начать поиски, - сказал я, - с поправкой на часовые пояса, Новый год в Лос-Анджелесе должен был наступить около четырёх часов назад.
- Думаешь, Биссел старший уже спит?
- Я надеюсь на это. Потому что я должен разыскать его в Джуджионе прежде, чем Шеффилд приедет к нему наяву.
- Чего ты от него хочешь?
- Того же, чего хочет наш начальник - узнать, почему оплот простого человеческого счастья стал эпицентром кошмаров.
Я не мог говорить правду.
- Вдруг, Шеффилд защитил отца в Джуджионе? Соорудил там какую-нибудь протекционную систему, - предположила Элис.
- Сориентируемся на месте. Ты можешь... не знаю... открыть дверь в Лос-Анджелес?
- Да, это возможно. Но я не знаю, как найти Мортимера Биссела.
- Что нужно, чтобы попасть туда?
- Бывать там раньше. Тебе когда-нибудь снилось место, в котором ты уже бывал во сне? И помнил, что в этом месте происходило и знал, куда идти, чтобы попасть туда, куда тебе нужно?
- Пару раз было.
- Давай уйдём отсюда. Здесь неудобно планировать маршрут.
Элис имела в виду не то, что говорила. Ей было не по себе от разговора внутри пещеры, вблизи статуи. Она чувствовала себя абсолютно беззащитной. Храм, вмещающий отражение человеческой души заслуживал уважения, благоговения и молчания, а мы оскверняли его пренебрежительным отношением. Элис напомнила об этом, и мне стало неудобно за свою невнимательность.
Мы пролезли сквозь пролом и вышли назад в обветшалую квартиру, затопленную водой. Воняло зубной гнилью и плесневелым хлебом. Дом Элис терпел бедствие и, скорее всего, это происходило из-за враждебной сумасбродности Ронды.
- Раз уж мы здесь, - сказал я, - ты можешь сначала отправить нас в Нидерланды?
- В Нидерланды?
- В лес танцующих деревьев.
- Зачем?
- Я видел в нем нечто странное. Никак не выходит из головы.
- Раз ты там был, ты и сам можешь это сделать.
- Как?
- Закрой дверь в комнату с этой стороны, но думай о том, что в ней находится. Рассмотри получше, если не помнишь.
Я заглянул в спальню Элис. Легкие края белого покрывала плавали на поверхности мутной зелено-бежевой воды. На комоде лежали книги с пожелтевшими страницами. Овальное зеркало в углу отражало меня, стоящего по пояс в воде и Элис, смотрящую в отражение моих глаз.
- Прости меня, Элис, - сказал я.
- За что?
- За то, что не относился с должным уважением к месту отражения твоей души.
- Луи называет их Точками Истины. Я сама пустила тебя туда. Если бы мне не пришлось пойти на крайние меры перед операцией «Браво», ты бы, скорее всего, и не узнал об этом месте. Это - моя жертва, и я сама несу за неё ответственность.
- Тем не менее, я совершил ошибку. И хочу, чтобы ты знала, что понимаю это.
- Спасибо, Рэй.
Мы смотрели в отражения глаз друг друга, и это было прекрасно.
- Что делать дальше? - спросил я.
- Если все запомнил, превращай комнату в то место, в которое хочешь попасть. Постепенно. Не меняй одну картинку на другую, как будто перелистываешь фотографии, а плавно преобразуй форму. Отвлекись от всего, что сейчас есть вокруг тебя, перестань воспринимать объём помещения, цвет штор, воду, температуру воздуха и будь там, внутри спальни. Размести на ее стенах обои с пейзажем леса, который ты помнишь. Превращай кровать в упавшее дерево, покрывало - в листья папоротника, зеркало - в лужу, комод - в валун. Ищи функциональные или ассоциативные связи и меняй облик. Когда изменишь все, что видел в комнате на то, что помнишь, зафиксируй это и открывай дверь.
- Это что-то вроде телепорта?
- Что-то вроде. Потому что на самом деле таким образом ты переносишь не место ближе к себе, а себя - в то место. Ощущается, как будто засыпаешь во сне.
Я последовал инструкциям Элис. Она сказала отвлечься от всего, что есть вокруг меня, но от неё я отвлечься не мог. Я сказал ей об этом, но она лишь пожала плечами и открыла дверь в спальню сама. Мне не хватило сноровки для того, чтобы привести себя в нужное состояние и выполнить перечень специальных действий. Я не увидел за дверью ни папоротника, ни леса, ни грунтовых тропинок. За ней шумела оживленная улица. Ночная и яркая. По проезжей части двигался безмолвный парад с клоунами на ходулях, карнавальными платформами и огромными надувными фигурами, парящими между домов. Элис жестом пригласила меня выйти, прошла следом и закрыла за нами дверь. У неё, в отличии от меня, хватило сноровки на то, чтобы перенести нас в другое место. Вокруг грохотали салюты, автомобильные сигнализации реагировали на содрогание воздуха и истошно вопили. Сыпал мокрый снег и оседал скользкой наледью. Дул резкий темно-серый ветер. Невозмутимый парад двигался абсолютно бесшумно, и словно нивелировал звуки улицы, наполненной звенящим гвалтом. Элис подняла воротник образовавшегося на ней пальто и подышала в ладони. Я не чувствовал холода.
- Это Лос-Анджелес?
- Да, - ответила Элис, - говорят, здесь самые красивые официантки. Знаешь почему?
- Почему?
- Потому что со всей страны сюда стекаются молодые яркие девчонки, надеющиеся стать актрисами, но не становятся ими. Верят, что что-то изменится и работают на лакейских должностях в ожидании чуда. Они красивы, им все в жизни доставалось легко, но при этом они ничего не умеют. А красоты для актерского мастерства недостаточно - так амбициозные смазливые пустышки и становятся официантками. Сценарий отработан десятилетиями. Ты знаешь, куда нам идти?
- Почему ты позволила мне войти в грот?
- Ты не слушаешь меня?
- Слушаю. Но не то, что ты говоришь.
- Я... когда ты пошёл в сторону ванной, я сразу поняла, зачем ты туда пошёл. Я запаниковала и не могла понять, что делать. Я волновалась и стеснялась этого и... это было непрофессионально. Хотела остановить тебя, но потом подумала, что так дала бы слабину, вспомнила, что мы не на работе, и нам предстоит долгий путь, который мы должны пройти вместе и, может быть, моя открытость помогла бы нам доверять друг другу. К тому же, мне хотелось увидеть твою реакцию.
На этот раз она ответила мне. Что-то мешало ей сделать это в ее квартире, но на шумной пустынной улице Лос-Анджелеса Элис все же решилась. Может быть, ей понадобилось время, чтобы выдумать правдоподобную ложь, а, может для того, чтобы осмелиться и сказать правду. И на ложь, и на правду нужно время, разница лишь в вопросе нравственности.
Бесшумный торжественный парад уходил в огромный светящийся воздуховорот, как будто лежащий на дороге. Он вспыхивал острыми ломаными разрывами темноты и был похож на смерч, запечатлённый в замедленной съемке. Вокруг торнадо венцом метался мелкий частый снег, обрывки газет и картонные стаканы из-под кофе. Элис смотрела на это ужасное и притягательное явление с восторгом и недоумением.
- Что это? - спросил я.
- Люди часто влияют на энергетический фон. Те, что уснули и почему-то попали сюда. Их настроения, переживания и эмоции высвобождаются вот так - через погоду, стихию, ветер, смерчи…
- Наверное, в больших городах не бывает хорошей погоды, - сказал я.
- Не только в Дужджионе, - с сожалением ответила Элис.
- А один человек... он может изменить погоду?
- Теоретически. Но для этого ему нужно противостоять невероятной энергии. Представь, сколько человеческой печали, усталости и гнева нужно перебороть, чтобы остановить олицетворяющие их осадки, ветер и разогнать тучи... Мы никогда не проводили таких экспериментов. Наверняка известно, что Джуджион реагирует на каждого, кто находится внутри него, но бюро не отправляло групп с такой задачей. Тем более, искусственно сгенерировать столь мощные позитивные колебания вряд ли получится. Да и вообще, погода - сама по себе мразь. Иначе бы ей не уделяли столько внимания.
Она смотрела на парад испытующе, вдумчиво, а я смотрел на неё с опаской и благоговением.
- Ты знаешь, куда нам идти? - спросила Элис.
Я осмотрелся, думая о Мортимере Бисселе. О его месте в мире и о его статусе. Я ждал подсказки от Джуджиона, и он дал мне ее. Среди густого мрачного гама и пластмассового яркого света, прямо в воздухе, плыл красный лепесток мака. Он не подчинялся ветру и снегу, не следовал за бесшумным парадом и не был причастен вообще ни к чему. Каким бы притягательным и фантасмагоричным ни казалось творящееся вокруг, именно лепесток стал центром моего внимания - и я пошёл за ним. Мы проходили мимо грустных тёмных окон и окон, за которыми сияла радость. Видели, как над крышами сами по себе вьются и кружатся облака мерцающих разноцветных гирлянд. Как внутри зоомагазина разбились несколько аквариумов, когда мы проходили мимо. Вода из них поднялась до самого потолка и сам магазин стал аквариумом. В нем плавали две золотохвостые русалки с пустыми рыбьими глазами. Видели, как огромный цифровой рекламный щит показывал старину Элвиса Пресли со спич-бабблом, внутри которого было написано: «Не наступай на мои синие замшевые ботинки».
Когда я увидел на фонарном столбе треплющуюся на ветру листовку кафе «Чистый вкус», маковый лепесток пропал. Такие же листовки висели на стенах домов, остановках, на закрытых киосках, хот-дожных лотках и припаркованных вдоль тротуаров машинах. Джуджион вёл нас.
- Круто было бы встретиться с Элвисом. Или с Кобейном, - сказал я
- В принципе, это возможно, - ответила Элис, - когда-нибудь слышал рассказы о том, что люди видели во сне кого-нибудь из почивших знаменитостей?
- Конечно, слышал.
- Ну вот. Это не проекции памяти или иллюзия. Энергия - ресурс ограниченный, но неиссякаемый. Поэтому, когда умирает Элвис, он попадает в Джуджион, блуждает здесь какое-то время, а потом возвращается в тот, реальный мир другим человеком.
- Вроде как реинкарнация?
- Это можно как угодно назвать. Смысл в том, что процент таланта не меняется. Талант — это тоже энергия с определёнными характеристиками. И она не может исчезнуть бесследно.
- Откуда ты это знаешь?
- Это - моя работа, в общем. А в частности - от мистера Биссела. Ты даже не представляешь, каким количеством неподтвержденных, но и неопровергнутых теорий он снабдил и продолжает снабжать бюро. Вот, например, в марте 1883 года умирает Карл Маркс, а в мае того же года начинается мощнейшее извержение Кракатау. Энергия, не нашедшая рационального применения в мире, нашла выход. Мы же не можем отрицать того, что Маркс обладал феноменальным интеллектом, признавай мы его точку зрения или нет. Но сложилось так, что его Энергетический Портрет, его свойства и способности не пригодились в том времени, а энергии требовалось высвобождение.
- То есть, Кракатау извергался из-за смерти Маркса?
- Чем не причина? Или гейзер «Ваймангу» в Новой Зеландии. Перестал извергаться в 1904 году - перед тем, как родился Грэм Грин, а снова стал активным в октябре 1991 - через полгода после смерти этого самого Грина. Все это, конечно, домыслы, но они многое объясняют.
Мы шли, совершенно забыв о том, что привело нас в Лос-Анджелес. Шли, как школьники, испытывающие неуверенное горячее влечение друг к другу. Я инстинктивно следил за путеводным Ментальным Вектором, меняющимся вместе с окружением. На смену рекламным листовкам пришёл бродячий пёс, на ошейнике которого были вышито его имя: «Ариадна». После пса - аварийные сигналы автомобилей. За ними - пар из канализационных люков, клубящийся в нужном нам направлении. Я установил связь с Джуджионом, и он содействовал мне. Так, помимо верного пути, нашлось и подтверждение материальности мысли. Я внимал ей и разделял ее, уважал ее силу и почитал хрупкость. Все те же самые чувства внушала мне и Элис. Я самозабвенно робел рядом с ней и скрывал это всеми вспомненными-вспененными-спонтанными методами. Шёл, будто по ее следу, но на самом деле она шла за мной. Она рассказывала мне о тайнах Джуджиона взахлёб, с неподдельным восторгом-простором и интересом и чем дальше углублялась в свои знания, изымая их на мое трепетное внимание, тем больше верила в них. Она выговаривалась пространно и одухотворенно, потому что устала хранить тайны в себе. Ей хотелось поделиться знаниями из-за собственной переполненности.
Я был очарован ею, терял бдительность перед возможным будущим, в котором меня ждали люди мистера Биссела. Будущим, в котором Элис сказала бы мне: «Это моя работа, не принимай на свой счёт». В котором все ее слова оказались бы частью ухищрённой детальной тактики завоевания доверия. Я помнил о предупреждениях Ронды, но больше не мог держать чуткость в напряжении. Даже если Элис импровизировала, рассказывая мне о закономерностях Джуджиона, я наслаждался тем, что она говорила со мной. Даже если каждый ее взгляд и жест должны были, в конце концов, меня скомпрометировать, я любовался ими. Даже если наш совместный путь, полный случайных соприкосновений, привёл бы меня на амбразуру, я шёл туда, зная, что уже никто у меня этого пути не отнимет.
Ментальный Вектор привёл нас к огромному небоскрёбу, прорезающему предрассветные облака. Я знал, что Мортимер Биссел стоит там, на самом верху, на открытом балконе смотровой площадки, над предрассветными облаками и созерцает священную невесомую безмятежность.
Вокруг небоскреба - будто внутри рва - горел зелёный огонь. Жар от него расплывался по округе и плавил снег. Даже падающие с неба снежинки превращались в капли и испарялись на лету, поэтому над огнём стоял клубящийся пар. Сквозь колышущиеся языки пламени, достающие до четвёртого этажа небоскрёба, был виден холл. Он был заполнен вооружёнными, снующими по хаотичным траекториям солдатами с одинаковыми лицами. Их было несколько десятков. Шеффилд защитил покой своего отца, как и предполагала Элис. Я сомневался, что в защите, спроектированной и воссозданной самим мистером Бисселом, возможно найти прореху или лазейку, но при первой нашей встрече он сам приоткрыл мне мое преимущество перед ним. Он не обладал способностью к Проекционной Метаморфозе, а значит, именно с ее помощью и можно было преодолеть рубеж, отделяющий нас от Мортимера Биссела. Именно поэтому я предпочитаю держать язык за зубами - никогда невозможно предугадать, какие слова говорящего сыграют с ним самим злую шутку. Элис кусала губы. Она знала, что бессильна против столь серьёзной обороны, но не хотела это признать.
- Элис?
- Да.
- Ты знала, что будет что-то подобное? Ты говорила…
- Все защищают то, что им дорого.
- Что это за солдаты?
- Думаю, это что-то вроде боевых манекенов. Атакуют все, что попадает на их территорию. Они все одинаковые, значит... скорее всего, у них у всех идентичный перечень задач и свойств.
- Шеффилд создал их?
- Больше некому. Облёк энергию в знакомую форму и наделил ее тупой шаблонной агрессивностью. Видишь, как они ходят - монотонно, четко, не общаются, не переглядываются даже. Это не настоящие люди. Вроде роботов, только из других компонентов.
- Их можно как-нибудь обезвредить?
- Я не знаю, Рэй. Я обещала тебе не мешать, но и помочь ничем не могу.
Я попросил ее ждать поодаль, а сам пошёл в сторону вздымающегося огня. Его бешеная сила и яркость слепила, но я не моргал. Я хотел совладать с грандиозной мощью оцепившего небоскрёб зелёного пожара и подчинить ее. Это возможно было сделать только при одном условии - перестать ее бояться. Превозмогание страха есть краеугольный камень успеха.
Я представил, как бушующий огонь, оконтуривающий небоскрёб, выглядит сверху - квадрат чистой свирепой энергии. Представил, как он уменьшится и сольётся в светлую точку, если посмотреть на него с огромной высоты. Вспомнил, как в детстве складывал ладонь, нагонял туда газ из пластмассовой зажигалки и поджигал его. Я держал эту светлую точку, эту чистую свирепую энергию внутри кулака. Ров погас. Беснующийся пожар был заточен у меня в руке, точно узник, чью невиданную силу покорили измором. Он рвался наружу и боролся со мной. Огонь не знает - дарить тепло или жечь. Это решает человек. Снежинки больше не таяли на лету. Они опускались на асфальт и гранитную брусчатку, и только там превращались во влагу, потому что все вокруг было нагрето непреодолимой огненной стеной, которая сжалась до размера крупной бусины и теснилась у меня в кулаке. Я перебрался через ров и подошёл к стеклянным дверям небоскреба. За ними блуждали несколько десятков вооруженных солдат с одинаковыми лицами. Они никуда не смотрели, ни во что не вслушивались. Я толкнул стеклянную дверь, и она податливо распахнулась. Солдаты замерли и повернули головы в мою сторону. Даже те, что стояли ко мне спиной. Несколько десятков одинаковых лиц были обращены в сторону открывшейся двери. Их взгляды проходили сквозь меня, в даль, видную только им. Защитная система Шеффилда Биссела реагировала на колебания энергии внутри отведённого ей периметра. Она воспринимала окружение не зрением, не слухом, не обонянием и не осязанием, а тем, что наяву называется шестым чувством. Я стоял в шаге от границы, за которой одноликая армия разорвала бы меня на куски и так сильно хотел закрыть глаза, что мутнел рассудок. Я хотел моргнуть, чтобы проверить, насколько могущественно неизвестное нечто, уничтожившее оперативный отряд в операции «Браво» и ораву мясников в операции «Чарли». Но я не мог этого сделать в присутствии Элис. Я воспринимал ее взгляд тем же чувством, которым система защиты Шеффилда Биссела восприняла открывшуюся дверь. Солдаты стояли недвижимо. Они ждали. Я высвободил светлую точку из руки, бросив ее в холл небоскреба, и рывком закрыл дверь. Пожар вмиг заполнил помещение и обволок испепеляющим жаром одноликую армию. Она горела, плавилась и рассыпалась, пока огонь бился в стёкла, пол и потолок. Я смотрел на буйствующую агонию и наслаждался ею, познавая силу, которая способна преодолеть непреодолимую преграду, и эта сила давала мне возможность играть по собственным правилам. Диктовать свои условия.
Но давала ли она мне такое право?
Это было неважно, потому что цель, которую я поставил перед собой не считалась с моралью и принципами, с кодексами и порядками, с убеждениями и нравственностью. Все, чем руководствовалась моя цель - это слепая и ядовитая месть. Я действовал исподтишка, потому что боялся последствий, которые могли настигнуть меня, если бы я решил пресечь поведение Арнеллы в реальной жизни. Я поступал гнусно, но не гнусно ли было обращаться со мной и моей верностью так легкомысленно? Я смотрел, как догорает одноликая армия и ждал встречи с Мортимером Бисселом. Изнуряющее ожидание подвергало меня истязающему блаженству.
Сзади подошла Элис. Она отвлекла меня от замеревшего момента наслаждения.
- Ты действительно не могла помочь мне или не хотела? - спросил я у неё.
- Действительно не могла. Шеффилд многому меня научил, но не всему.
Я видел ее отражение в стеклянной двери, за которой тлело пепелище, оставшееся от одноликой армии. В первый раз на моей памяти осанка Элис выглядела просевшей. Я открыл дверь и вошёл в холл, заполненный сухим пеклом. Над ним дёргано порхали несколько десятков одинаковых мотыльков. С их тускло светящихся крыльев опадала микроскопическая пыльца и оседала на пепел упокаивающим саваном. Мы прошли в лифт, представляющий из себя большую стеклянную капсулу. Он поднимался в прозрачной шахте снаружи здания, и мы смотрели на город сверху. Лос-Анджелес в Джуджионе был похож на огромный меняющийся пазл - уже собранный, но все равно незаконченный. Ментальный Вектор бездействовал - я был близок к тому, через кого должно было свершиться возмездие за мои оскорбленные чувства. Элис стояла рядом и тихо напевала “Never be the same again”.
Лифт остановился, и мы вышли в огромный зал со стеклянной крышей. Белые стены светились изнутри. В центре стоял массивный золотой фонтан - объёмная репродукция картины Эжена Делакруа «Охота на львов». Зеркальный пол отражал предрассветное небо. В противоположном конце зала находились раздвижные двери - выход на открытый балкон. Элис шла чуть позади меня молча. Она боялась, потому что видела Проекционную Метаморфозу в действии и стала свидетельницей преодоления непреодолимой преграды, ставшего причиной перелома ее отношение ко мне. То впечатление, которое я мечтал произвести на мисс о’Райли в начале своего пути, теперь подавляло ее. Она могла в любой момент создать оружие и выстрелить мне в затылок и выбросить мое сознание в реальность, но не делала этого, потому что была достаточно умна, чтобы понять, что это ничего не изменит. Никакое ее действие не остановило бы меня. Элис осознавала своё бессилие, осознавала потерю контроля над ситуацией - и именно это пугало ее.
Мы вышли на открытый балкон, устремленный в даль, ввысь, в всегда. Вокруг гулял тёплый осторожный ветер, а несколькими этажами ниже плавали непроглядные пухлые облака. Красота предрассветного горизонта источала немыслимые градиенты и при этом была простой, как это сравнение. Мортимер Биссел стоял, облокотившись на перила открытого балкона и курил резную костяную трубку. Он не слышал нашего появления. Элис дала мне маску Куртка Кобейна, а сама облеклась в Элвиса Пресли. «На всякий случай» - тихо, почти шепотом, сказала она.
- Мистер Биссел!
Он медленно оглянулся и повёл густыми, но аккуратными седыми бровями. У него была холёная загорелая кожа, мясистые скулы и спокойные выцветавшие глаза.
- Стаял зимний снег. Озарились радостью даже лица звёзд, - проговорил Биссел старший.
- Что это?
- Не знаю, - ответила Элис.
- Это хокку, - сказал Мортимер, - пароль, болван! Ответ знаешь?
Ни я, ни Элис ответа не знали. Поняв это, Мортимер Биссел резко вдохнул, чтобы закричать, но я набросился на него, сбил с ног и зажал его рот ладонью. Я помешал ему покинуть Джуджион, прижал к полу балкона, надавив коленом на грудь и свободной рукой сжал его горло.
Когда я держал путь к отцу Шеффилда, я не знал, что именно буду делать и собирался действовать по обстоятельствам. Теперь я держал Мортимера за горло, и все ещё не знал, что делать, хотя те самые обстоятельства уже требовали непременной определенности. Элис отвернулась и отошла. Пока я судорожно искал варианты следующего шага, Лос-Анджелес лопнул — именно такое впечатление у меня сложилось. Мы оказались на большой высокой кровати — все в тех же позах, только старик Биссел не дёргался, а лежал неподвижно. Я быстро оглянулся и рассмотрел темную просторную комнату. В изголовье кровати висела картина Эжена Делакруа «Охота на львов» в резной золотистой раме. По бокам от кровати стояли лакированные тумбы темного дерева. Мортимер пытался кричать и судорожно напрягал мышцы, но не двигался. Он таращил в потолок округлившиеся выцветшие глаза, вращал ими, но не задерживал взгляда на мне. Мы находились в его спальне — в его настоящей спальне, вне Джуджиона — в той, в которой отец Шеффилда лёг спать после новогоднего празднества. Рядом с нами мирно спала женщина — уже слишком взрослая, чтобы быть привлекательной, но ухоженная с дворянской тщательностью. Чаще всего Мортимер обращал скользкие вытаращенные глаза именно к ней.
Через несколько минут Джуджион снова оказался вокруг нас. Мортимер больше не сопротивлялся, не пытался кричать и смотрел прямо мне в глаза. Я ослабил хватку. Старик не проявлял встречных действий, а как будто выжидал - только устало вздохнул через нос. Я отпустил его и поднялся на ноги.
- Рэй! - Крикнул Элис Пресли, - что произошло?
- Мы, кажется, были в реальности.
Моя спутница - не напарница - подняла брови и сжала губы.
- Теперь я могу встать? - спросил Мортимер. Он не дождался ответа и поднялся. Легко, плавно и уверенно, - как вы сюда попали?
- Мы пришли поговорить.
- Вы слышали вопрос?
- Поднялись на лифте.
- Хер вас, шутников, дери! Мы - люди, разумные существа, у нас есть отличная штука, предназначенная для коммуникации. Речь!
Он злился, потому что привык к дипломатии и деловым беседам, а физическое нападение, пусть и во сне, дезориентировало и унизило его - так я подумал. Мортимер расправил пиджак, выровнял воротник рубашки и поднял костяную трубку.
- Что вам от меня нужно?
Для Мортимера Биссела мы были теми, кто способен преодолеть преграду, созданную Шеффилдом, при этом не сумев ответить на пароль - и этого было достаточно, чтобы переходить к делу. Я же, в свою очередь, не знал, о чем хочу с ним говорить. Не знал, что делать. Элис молчала. Она не мешала мне, но и помочь ничем не могла.
- Вы знаете, что это за место, мистер Биссел?
- Конечно, знаю. Я положил на него целое состояние. Разве я мог оставаться в стороне? Я дал Шеффилду ресурсы в обмен на свой покой. С возрастом приходит ясность и способность отличать важное от неважного. Он дал мне слово, что эпидемия кошмаров не коснётся меня, и каждый сон будет дарить мне отдохновение от реального мира. Все так и было до тех пор, пока не явились вы, паскуды. Поэтому проявите каплю уважения и объясните, что стало причиной вашего прихода, нарушившего слово моего сына.
- Я хочу знать, почему вы лгали ему, мистер Биссел.
- О какой именно лжи вы говорите?
- Вы построили империю общепита на благих намерениях. Но здесь, во сне, ваши заведения - это источник ужаса.
- Источник ужаса?
- Да, я был в одном из ваших заведений.
- Я не знал этого. Иронично выходит. Большие деньги не бывают следствием благих намерений. Добром их не сделать. А вот большими деньгами добро сделать можно. Получается, что я обратил зло в добро.
- Что это значит?
- Это значит, что мои методы увеличения состояния не были гуманными и порядочными. Но существенную часть денег я передал сыну - для того, чтобы он боролся с эпидемией и тем самым творил добро. Я не мог сказать своему ребёнку, что мир — это поганое место. Поэтому и лгал. Я не имел права сказать ему, что честность, совесть, отзывчивость и щедрость — это уязвимость и поводы для чёрной зависти и презрения со стороны. Я скрывал правду от сына, потому что мало кто способен выдержать и принять ее. Я оберегал его и поэтому лгал. А теперь он помогает миру быть не таким поганым местом.
Мистер Мортимер убедил меня. Не в том, что ложь во благо — это благо, но в том, что мстить Шеффилду через отца было дурной затеей. Старший мистер Биссел оказался мудр и честен ровно настолько, сколько этого требовали мои критерии уважения. Даже если старик лгал мне для того, чтобы обвести вокруг пальца и спасти свою шкуру, он делал это не нагло, глупо и неуклюже, но элегантно, грамотно и со вкусом. Я отвернулся и пошёл в сторону выхода с балкона - в белый зал со стеклянным потолком и зеркальным полом.
- Эй, парень! - окликнул меня Мортимер вдогонку, - что там внизу?
- Под облаками?
- Да.
- Прекрасный мир, - сказал я, - просыпайтесь.
Элис шла за мной. Мы немного посмотрели на фонтан, разбрасывающий тёплые вязкие брызги, и она взяла меня за руку. «Чтобы наверняка вместе выйти». - Сказала Элис тихо, почти шепотом. Она могла бы взять меня за запястье, локоть или, в конце концов просто положить мне руку на плечо. Она вообще могла бы не думать о том, чтобы покинуть Джуджион вместе. Ей могло быть все равно, но ей так не было.
В квартире Элис стояла вода. Холодная и мутная, кружащая в себе песчаную пыль, жухлые страницы, тени обиходных мелочей и прочую дребедень. Краска на стенах облупилась. В окнах не было стёкол. Мисс о’Райли оглядывала свой дом-милый-дом с горечью. Она бесшумно оплакивала бытовой упадок, но не хотела этого показывать, поэтому безрезультатно пыталась сдерживать сбитое дыхание. Вода мешала движениям, обхватывала ноги почти до бёдер и я, превозмогая сопротивление, пошёл в сторону ванной. Я хотел увидеть статую. Кран над раковиной был открыт и шумел, но вода оттуда не шла. Она поднималась из слива, перетекала через край и склизко журчала, затекая в пролом. Я пробрался сквозь него и попал в благоуханный прекрасный грот, заполоненный цветами.
Статуя Элис смотрела на меня двумя сплошными склерами - без радужной оболочки и зрачков. Взгляд был ненастоящим и оттого зловещим, но его внимание было приковано именно ко мне. Нет ничего более угрожающего и пугающего, чем взгляд. Самый опасный противник - тот, который смотрит в глаза. Противник страшен, когда не боится.
Руки статуи были опущены и как будто напряжены, пальцы согнуты в орлиную лапу, плечи приподняты, шея втянута. Через пролом в стене в пещеру вошла и Элис.
- Что думаешь об этом? - спросила она.
- Я не знаю, что думать.
- На что это похоже?
- На защиту личного пространства?
Элис подошла к своей статуе и встала рядом с ней в точно такую же позу. Замерев на пару секунд, она рассмеялась.
- Это то, чего мы никогда и никому не хотим показать. Что творится внутри нас на самом деле. Нам всем важно чужое мнение.
- Почему ты не остановила меня?
Элис не ответила. Ей было что сказать, но она не стала говорить. Я не знал и до сих пор не знаю, почему. Она оглядела просторную непоколебимую пещеру, щурясь от света, падающего из расселины сверху и спросила:
- Где Ронда?
- Не знаю. Думаю, что это она включила воду.
- Зачем она приходила?
- Сказала, что соскучилась. Мы уже бывали здесь.
- Что вы здесь делали?
- Она просто шла по моим следам. А я приходил, чтобы встретить то, что уничтожило оперативную группу.
- И как?
- Нет. Она сказала, что ты хочешь помешать мне и сдать людям бюро.
- Она объяснила это?
- Нет. Но я сам могу объяснить. Она для этого не нужна.
- Как же?
- Ты любишь его. Значит, ты на его стороне.
- Быть на чьей-то стороне - это выбор, а сердцу не прикажешь.
- Так на чьей ты стороне?
- Я не знаю, что ты задумал.
- Ты пошла со мной, чтобы контролировать меня?
- Пошла, чтобы ты глупостей не натворил.
- А тебе какая разница?
- Джуджион - сложная система, Рэй. Она соблазняет свободой действий. Порой я даже думаю, что и покидать его ни к чему. Здесь можно быть кем угодно. Владеть чем угодно. Делать, что тебе вздумается. «Ничто не истинно. Все дозволено». Я уверена, что Хасан ибн Саббах вынес свою самую известную фразу отсюда, из Джуджиона.
- Кто он такой?
- Основоположник движения низаритов. Это шиитский ислам. Одиннадцатый век. Суть в том, что здесь работает эффект бабочки и даже самое, казалось бы, незначительное действие может повлиять на весь Джуджион. А я обещала беречь его. Я не смогу тебя остановить, но смогу предупредить.
Мне казалось, что, если бы не золотая лоза и каменные лианы, статуя Элис набросилась бы на меня. Сама мисс о’Райли стояла напротив, сложив руки на груди. Когда она молчала, ее губы были сжаты. Она смотрела исподлобья. Ей не хотелось быть там, но она держала слово и не мешала мне. Я хотел сказать ей, что сам наполнил грот цветами, но все ещё относился с осторожностью к ее предупредительному присутствию. Я не мог слепо верить Элис, потому что Ронда посеяла в моем сознании зерно сомнения. Оно не прорастало, но и не погибало - я не подпитывал его, но и не умерщвлял. Элис не подтверждала моих опасений, но и не оправдывала надежд. Она была соглядатаем, пришедшим защитить Джуджион от вреда, который я мог нанести ему незнанием и вспыльчивостью. А, может быть, она знала о том, что уничтожило оперативную группу в операции «Браво», и роль защитницы сна была всего лишь прикрытием. Я не верил Элис, поэтому и сам не мог быть с ней честным.
- Нам нужно начать поиски, - сказал я, - с поправкой на часовые пояса, Новый год в Лос-Анджелесе должен был наступить около четырёх часов назад.
- Думаешь, Биссел старший уже спит?
- Я надеюсь на это. Потому что я должен разыскать его в Джуджионе прежде, чем Шеффилд приедет к нему наяву.
- Чего ты от него хочешь?
- Того же, чего хочет наш начальник - узнать, почему оплот простого человеческого счастья стал эпицентром кошмаров.
Я не мог говорить правду.
- Вдруг, Шеффилд защитил отца в Джуджионе? Соорудил там какую-нибудь протекционную систему, - предположила Элис.
- Сориентируемся на месте. Ты можешь... не знаю... открыть дверь в Лос-Анджелес?
- Да, это возможно. Но я не знаю, как найти Мортимера Биссела.
- Что нужно, чтобы попасть туда?
- Бывать там раньше. Тебе когда-нибудь снилось место, в котором ты уже бывал во сне? И помнил, что в этом месте происходило и знал, куда идти, чтобы попасть туда, куда тебе нужно?
- Пару раз было.
- Давай уйдём отсюда. Здесь неудобно планировать маршрут.
Элис имела в виду не то, что говорила. Ей было не по себе от разговора внутри пещеры, вблизи статуи. Она чувствовала себя абсолютно беззащитной. Храм, вмещающий отражение человеческой души заслуживал уважения, благоговения и молчания, а мы оскверняли его пренебрежительным отношением. Элис напомнила об этом, и мне стало неудобно за свою невнимательность.
Мы пролезли сквозь пролом и вышли назад в обветшалую квартиру, затопленную водой. Воняло зубной гнилью и плесневелым хлебом. Дом Элис терпел бедствие и, скорее всего, это происходило из-за враждебной сумасбродности Ронды.
- Раз уж мы здесь, - сказал я, - ты можешь сначала отправить нас в Нидерланды?
- В Нидерланды?
- В лес танцующих деревьев.
- Зачем?
- Я видел в нем нечто странное. Никак не выходит из головы.
- Раз ты там был, ты и сам можешь это сделать.
- Как?
- Закрой дверь в комнату с этой стороны, но думай о том, что в ней находится. Рассмотри получше, если не помнишь.
Я заглянул в спальню Элис. Легкие края белого покрывала плавали на поверхности мутной зелено-бежевой воды. На комоде лежали книги с пожелтевшими страницами. Овальное зеркало в углу отражало меня, стоящего по пояс в воде и Элис, смотрящую в отражение моих глаз.
- Прости меня, Элис, - сказал я.
- За что?
- За то, что не относился с должным уважением к месту отражения твоей души.
- Луи называет их Точками Истины. Я сама пустила тебя туда. Если бы мне не пришлось пойти на крайние меры перед операцией «Браво», ты бы, скорее всего, и не узнал об этом месте. Это - моя жертва, и я сама несу за неё ответственность.
- Тем не менее, я совершил ошибку. И хочу, чтобы ты знала, что понимаю это.
- Спасибо, Рэй.
Мы смотрели в отражения глаз друг друга, и это было прекрасно.
- Что делать дальше? - спросил я.
- Если все запомнил, превращай комнату в то место, в которое хочешь попасть. Постепенно. Не меняй одну картинку на другую, как будто перелистываешь фотографии, а плавно преобразуй форму. Отвлекись от всего, что сейчас есть вокруг тебя, перестань воспринимать объём помещения, цвет штор, воду, температуру воздуха и будь там, внутри спальни. Размести на ее стенах обои с пейзажем леса, который ты помнишь. Превращай кровать в упавшее дерево, покрывало - в листья папоротника, зеркало - в лужу, комод - в валун. Ищи функциональные или ассоциативные связи и меняй облик. Когда изменишь все, что видел в комнате на то, что помнишь, зафиксируй это и открывай дверь.
- Это что-то вроде телепорта?
- Что-то вроде. Потому что на самом деле таким образом ты переносишь не место ближе к себе, а себя - в то место. Ощущается, как будто засыпаешь во сне.
Я последовал инструкциям Элис. Она сказала отвлечься от всего, что есть вокруг меня, но от неё я отвлечься не мог. Я сказал ей об этом, но она лишь пожала плечами и открыла дверь в спальню сама. Мне не хватило сноровки для того, чтобы привести себя в нужное состояние и выполнить перечень специальных действий. Я не увидел за дверью ни папоротника, ни леса, ни грунтовых тропинок. За ней шумела оживленная улица. Ночная и яркая. По проезжей части двигался безмолвный парад с клоунами на ходулях, карнавальными платформами и огромными надувными фигурами, парящими между домов. Элис жестом пригласила меня выйти, прошла следом и закрыла за нами дверь. У неё, в отличии от меня, хватило сноровки на то, чтобы перенести нас в другое место. Вокруг грохотали салюты, автомобильные сигнализации реагировали на содрогание воздуха и истошно вопили. Сыпал мокрый снег и оседал скользкой наледью. Дул резкий темно-серый ветер. Невозмутимый парад двигался абсолютно бесшумно, и словно нивелировал звуки улицы, наполненной звенящим гвалтом. Элис подняла воротник образовавшегося на ней пальто и подышала в ладони. Я не чувствовал холода.
- Это Лос-Анджелес?
- Да, - ответила Элис, - говорят, здесь самые красивые официантки. Знаешь почему?
- Почему?
- Потому что со всей страны сюда стекаются молодые яркие девчонки, надеющиеся стать актрисами, но не становятся ими. Верят, что что-то изменится и работают на лакейских должностях в ожидании чуда. Они красивы, им все в жизни доставалось легко, но при этом они ничего не умеют. А красоты для актерского мастерства недостаточно - так амбициозные смазливые пустышки и становятся официантками. Сценарий отработан десятилетиями. Ты знаешь, куда нам идти?
- Почему ты позволила мне войти в грот?
- Ты не слушаешь меня?
- Слушаю. Но не то, что ты говоришь.
- Я... когда ты пошёл в сторону ванной, я сразу поняла, зачем ты туда пошёл. Я запаниковала и не могла понять, что делать. Я волновалась и стеснялась этого и... это было непрофессионально. Хотела остановить тебя, но потом подумала, что так дала бы слабину, вспомнила, что мы не на работе, и нам предстоит долгий путь, который мы должны пройти вместе и, может быть, моя открытость помогла бы нам доверять друг другу. К тому же, мне хотелось увидеть твою реакцию.
На этот раз она ответила мне. Что-то мешало ей сделать это в ее квартире, но на шумной пустынной улице Лос-Анджелеса Элис все же решилась. Может быть, ей понадобилось время, чтобы выдумать правдоподобную ложь, а, может для того, чтобы осмелиться и сказать правду. И на ложь, и на правду нужно время, разница лишь в вопросе нравственности.
Бесшумный торжественный парад уходил в огромный светящийся воздуховорот, как будто лежащий на дороге. Он вспыхивал острыми ломаными разрывами темноты и был похож на смерч, запечатлённый в замедленной съемке. Вокруг торнадо венцом метался мелкий частый снег, обрывки газет и картонные стаканы из-под кофе. Элис смотрела на это ужасное и притягательное явление с восторгом и недоумением.
- Что это? - спросил я.
- Люди часто влияют на энергетический фон. Те, что уснули и почему-то попали сюда. Их настроения, переживания и эмоции высвобождаются вот так - через погоду, стихию, ветер, смерчи…
- Наверное, в больших городах не бывает хорошей погоды, - сказал я.
- Не только в Дужджионе, - с сожалением ответила Элис.
- А один человек... он может изменить погоду?
- Теоретически. Но для этого ему нужно противостоять невероятной энергии. Представь, сколько человеческой печали, усталости и гнева нужно перебороть, чтобы остановить олицетворяющие их осадки, ветер и разогнать тучи... Мы никогда не проводили таких экспериментов. Наверняка известно, что Джуджион реагирует на каждого, кто находится внутри него, но бюро не отправляло групп с такой задачей. Тем более, искусственно сгенерировать столь мощные позитивные колебания вряд ли получится. Да и вообще, погода - сама по себе мразь. Иначе бы ей не уделяли столько внимания.
Она смотрела на парад испытующе, вдумчиво, а я смотрел на неё с опаской и благоговением.
- Ты знаешь, куда нам идти? - спросила Элис.
Я осмотрелся, думая о Мортимере Бисселе. О его месте в мире и о его статусе. Я ждал подсказки от Джуджиона, и он дал мне ее. Среди густого мрачного гама и пластмассового яркого света, прямо в воздухе, плыл красный лепесток мака. Он не подчинялся ветру и снегу, не следовал за бесшумным парадом и не был причастен вообще ни к чему. Каким бы притягательным и фантасмагоричным ни казалось творящееся вокруг, именно лепесток стал центром моего внимания - и я пошёл за ним. Мы проходили мимо грустных тёмных окон и окон, за которыми сияла радость. Видели, как над крышами сами по себе вьются и кружатся облака мерцающих разноцветных гирлянд. Как внутри зоомагазина разбились несколько аквариумов, когда мы проходили мимо. Вода из них поднялась до самого потолка и сам магазин стал аквариумом. В нем плавали две золотохвостые русалки с пустыми рыбьими глазами. Видели, как огромный цифровой рекламный щит показывал старину Элвиса Пресли со спич-бабблом, внутри которого было написано: «Не наступай на мои синие замшевые ботинки».
Когда я увидел на фонарном столбе треплющуюся на ветру листовку кафе «Чистый вкус», маковый лепесток пропал. Такие же листовки висели на стенах домов, остановках, на закрытых киосках, хот-дожных лотках и припаркованных вдоль тротуаров машинах. Джуджион вёл нас.
- Круто было бы встретиться с Элвисом. Или с Кобейном, - сказал я
- В принципе, это возможно, - ответила Элис, - когда-нибудь слышал рассказы о том, что люди видели во сне кого-нибудь из почивших знаменитостей?
- Конечно, слышал.
- Ну вот. Это не проекции памяти или иллюзия. Энергия - ресурс ограниченный, но неиссякаемый. Поэтому, когда умирает Элвис, он попадает в Джуджион, блуждает здесь какое-то время, а потом возвращается в тот, реальный мир другим человеком.
- Вроде как реинкарнация?
- Это можно как угодно назвать. Смысл в том, что процент таланта не меняется. Талант — это тоже энергия с определёнными характеристиками. И она не может исчезнуть бесследно.
- Откуда ты это знаешь?
- Это - моя работа, в общем. А в частности - от мистера Биссела. Ты даже не представляешь, каким количеством неподтвержденных, но и неопровергнутых теорий он снабдил и продолжает снабжать бюро. Вот, например, в марте 1883 года умирает Карл Маркс, а в мае того же года начинается мощнейшее извержение Кракатау. Энергия, не нашедшая рационального применения в мире, нашла выход. Мы же не можем отрицать того, что Маркс обладал феноменальным интеллектом, признавай мы его точку зрения или нет. Но сложилось так, что его Энергетический Портрет, его свойства и способности не пригодились в том времени, а энергии требовалось высвобождение.
- То есть, Кракатау извергался из-за смерти Маркса?
- Чем не причина? Или гейзер «Ваймангу» в Новой Зеландии. Перестал извергаться в 1904 году - перед тем, как родился Грэм Грин, а снова стал активным в октябре 1991 - через полгода после смерти этого самого Грина. Все это, конечно, домыслы, но они многое объясняют.
Мы шли, совершенно забыв о том, что привело нас в Лос-Анджелес. Шли, как школьники, испытывающие неуверенное горячее влечение друг к другу. Я инстинктивно следил за путеводным Ментальным Вектором, меняющимся вместе с окружением. На смену рекламным листовкам пришёл бродячий пёс, на ошейнике которого были вышито его имя: «Ариадна». После пса - аварийные сигналы автомобилей. За ними - пар из канализационных люков, клубящийся в нужном нам направлении. Я установил связь с Джуджионом, и он содействовал мне. Так, помимо верного пути, нашлось и подтверждение материальности мысли. Я внимал ей и разделял ее, уважал ее силу и почитал хрупкость. Все те же самые чувства внушала мне и Элис. Я самозабвенно робел рядом с ней и скрывал это всеми вспомненными-вспененными-спонтанными методами. Шёл, будто по ее следу, но на самом деле она шла за мной. Она рассказывала мне о тайнах Джуджиона взахлёб, с неподдельным восторгом-простором и интересом и чем дальше углублялась в свои знания, изымая их на мое трепетное внимание, тем больше верила в них. Она выговаривалась пространно и одухотворенно, потому что устала хранить тайны в себе. Ей хотелось поделиться знаниями из-за собственной переполненности.
Я был очарован ею, терял бдительность перед возможным будущим, в котором меня ждали люди мистера Биссела. Будущим, в котором Элис сказала бы мне: «Это моя работа, не принимай на свой счёт». В котором все ее слова оказались бы частью ухищрённой детальной тактики завоевания доверия. Я помнил о предупреждениях Ронды, но больше не мог держать чуткость в напряжении. Даже если Элис импровизировала, рассказывая мне о закономерностях Джуджиона, я наслаждался тем, что она говорила со мной. Даже если каждый ее взгляд и жест должны были, в конце концов, меня скомпрометировать, я любовался ими. Даже если наш совместный путь, полный случайных соприкосновений, привёл бы меня на амбразуру, я шёл туда, зная, что уже никто у меня этого пути не отнимет.
Ментальный Вектор привёл нас к огромному небоскрёбу, прорезающему предрассветные облака. Я знал, что Мортимер Биссел стоит там, на самом верху, на открытом балконе смотровой площадки, над предрассветными облаками и созерцает священную невесомую безмятежность.
Вокруг небоскреба - будто внутри рва - горел зелёный огонь. Жар от него расплывался по округе и плавил снег. Даже падающие с неба снежинки превращались в капли и испарялись на лету, поэтому над огнём стоял клубящийся пар. Сквозь колышущиеся языки пламени, достающие до четвёртого этажа небоскрёба, был виден холл. Он был заполнен вооружёнными, снующими по хаотичным траекториям солдатами с одинаковыми лицами. Их было несколько десятков. Шеффилд защитил покой своего отца, как и предполагала Элис. Я сомневался, что в защите, спроектированной и воссозданной самим мистером Бисселом, возможно найти прореху или лазейку, но при первой нашей встрече он сам приоткрыл мне мое преимущество перед ним. Он не обладал способностью к Проекционной Метаморфозе, а значит, именно с ее помощью и можно было преодолеть рубеж, отделяющий нас от Мортимера Биссела. Именно поэтому я предпочитаю держать язык за зубами - никогда невозможно предугадать, какие слова говорящего сыграют с ним самим злую шутку. Элис кусала губы. Она знала, что бессильна против столь серьёзной обороны, но не хотела это признать.
- Элис?
- Да.
- Ты знала, что будет что-то подобное? Ты говорила…
- Все защищают то, что им дорого.
- Что это за солдаты?
- Думаю, это что-то вроде боевых манекенов. Атакуют все, что попадает на их территорию. Они все одинаковые, значит... скорее всего, у них у всех идентичный перечень задач и свойств.
- Шеффилд создал их?
- Больше некому. Облёк энергию в знакомую форму и наделил ее тупой шаблонной агрессивностью. Видишь, как они ходят - монотонно, четко, не общаются, не переглядываются даже. Это не настоящие люди. Вроде роботов, только из других компонентов.
- Их можно как-нибудь обезвредить?
- Я не знаю, Рэй. Я обещала тебе не мешать, но и помочь ничем не могу.
Я попросил ее ждать поодаль, а сам пошёл в сторону вздымающегося огня. Его бешеная сила и яркость слепила, но я не моргал. Я хотел совладать с грандиозной мощью оцепившего небоскрёб зелёного пожара и подчинить ее. Это возможно было сделать только при одном условии - перестать ее бояться. Превозмогание страха есть краеугольный камень успеха.
Я представил, как бушующий огонь, оконтуривающий небоскрёб, выглядит сверху - квадрат чистой свирепой энергии. Представил, как он уменьшится и сольётся в светлую точку, если посмотреть на него с огромной высоты. Вспомнил, как в детстве складывал ладонь, нагонял туда газ из пластмассовой зажигалки и поджигал его. Я держал эту светлую точку, эту чистую свирепую энергию внутри кулака. Ров погас. Беснующийся пожар был заточен у меня в руке, точно узник, чью невиданную силу покорили измором. Он рвался наружу и боролся со мной. Огонь не знает - дарить тепло или жечь. Это решает человек. Снежинки больше не таяли на лету. Они опускались на асфальт и гранитную брусчатку, и только там превращались во влагу, потому что все вокруг было нагрето непреодолимой огненной стеной, которая сжалась до размера крупной бусины и теснилась у меня в кулаке. Я перебрался через ров и подошёл к стеклянным дверям небоскреба. За ними блуждали несколько десятков вооруженных солдат с одинаковыми лицами. Они никуда не смотрели, ни во что не вслушивались. Я толкнул стеклянную дверь, и она податливо распахнулась. Солдаты замерли и повернули головы в мою сторону. Даже те, что стояли ко мне спиной. Несколько десятков одинаковых лиц были обращены в сторону открывшейся двери. Их взгляды проходили сквозь меня, в даль, видную только им. Защитная система Шеффилда Биссела реагировала на колебания энергии внутри отведённого ей периметра. Она воспринимала окружение не зрением, не слухом, не обонянием и не осязанием, а тем, что наяву называется шестым чувством. Я стоял в шаге от границы, за которой одноликая армия разорвала бы меня на куски и так сильно хотел закрыть глаза, что мутнел рассудок. Я хотел моргнуть, чтобы проверить, насколько могущественно неизвестное нечто, уничтожившее оперативный отряд в операции «Браво» и ораву мясников в операции «Чарли». Но я не мог этого сделать в присутствии Элис. Я воспринимал ее взгляд тем же чувством, которым система защиты Шеффилда Биссела восприняла открывшуюся дверь. Солдаты стояли недвижимо. Они ждали. Я высвободил светлую точку из руки, бросив ее в холл небоскреба, и рывком закрыл дверь. Пожар вмиг заполнил помещение и обволок испепеляющим жаром одноликую армию. Она горела, плавилась и рассыпалась, пока огонь бился в стёкла, пол и потолок. Я смотрел на буйствующую агонию и наслаждался ею, познавая силу, которая способна преодолеть непреодолимую преграду, и эта сила давала мне возможность играть по собственным правилам. Диктовать свои условия.
Но давала ли она мне такое право?
Это было неважно, потому что цель, которую я поставил перед собой не считалась с моралью и принципами, с кодексами и порядками, с убеждениями и нравственностью. Все, чем руководствовалась моя цель - это слепая и ядовитая месть. Я действовал исподтишка, потому что боялся последствий, которые могли настигнуть меня, если бы я решил пресечь поведение Арнеллы в реальной жизни. Я поступал гнусно, но не гнусно ли было обращаться со мной и моей верностью так легкомысленно? Я смотрел, как догорает одноликая армия и ждал встречи с Мортимером Бисселом. Изнуряющее ожидание подвергало меня истязающему блаженству.
Сзади подошла Элис. Она отвлекла меня от замеревшего момента наслаждения.
- Ты действительно не могла помочь мне или не хотела? - спросил я у неё.
- Действительно не могла. Шеффилд многому меня научил, но не всему.
Я видел ее отражение в стеклянной двери, за которой тлело пепелище, оставшееся от одноликой армии. В первый раз на моей памяти осанка Элис выглядела просевшей. Я открыл дверь и вошёл в холл, заполненный сухим пеклом. Над ним дёргано порхали несколько десятков одинаковых мотыльков. С их тускло светящихся крыльев опадала микроскопическая пыльца и оседала на пепел упокаивающим саваном. Мы прошли в лифт, представляющий из себя большую стеклянную капсулу. Он поднимался в прозрачной шахте снаружи здания, и мы смотрели на город сверху. Лос-Анджелес в Джуджионе был похож на огромный меняющийся пазл - уже собранный, но все равно незаконченный. Ментальный Вектор бездействовал - я был близок к тому, через кого должно было свершиться возмездие за мои оскорбленные чувства. Элис стояла рядом и тихо напевала “Never be the same again”.
Лифт остановился, и мы вышли в огромный зал со стеклянной крышей. Белые стены светились изнутри. В центре стоял массивный золотой фонтан - объёмная репродукция картины Эжена Делакруа «Охота на львов». Зеркальный пол отражал предрассветное небо. В противоположном конце зала находились раздвижные двери - выход на открытый балкон. Элис шла чуть позади меня молча. Она боялась, потому что видела Проекционную Метаморфозу в действии и стала свидетельницей преодоления непреодолимой преграды, ставшего причиной перелома ее отношение ко мне. То впечатление, которое я мечтал произвести на мисс о’Райли в начале своего пути, теперь подавляло ее. Она могла в любой момент создать оружие и выстрелить мне в затылок и выбросить мое сознание в реальность, но не делала этого, потому что была достаточно умна, чтобы понять, что это ничего не изменит. Никакое ее действие не остановило бы меня. Элис осознавала своё бессилие, осознавала потерю контроля над ситуацией - и именно это пугало ее.
Мы вышли на открытый балкон, устремленный в даль, ввысь, в всегда. Вокруг гулял тёплый осторожный ветер, а несколькими этажами ниже плавали непроглядные пухлые облака. Красота предрассветного горизонта источала немыслимые градиенты и при этом была простой, как это сравнение. Мортимер Биссел стоял, облокотившись на перила открытого балкона и курил резную костяную трубку. Он не слышал нашего появления. Элис дала мне маску Куртка Кобейна, а сама облеклась в Элвиса Пресли. «На всякий случай» - тихо, почти шепотом, сказала она.
- Мистер Биссел!
Он медленно оглянулся и повёл густыми, но аккуратными седыми бровями. У него была холёная загорелая кожа, мясистые скулы и спокойные выцветавшие глаза.
- Стаял зимний снег. Озарились радостью даже лица звёзд, - проговорил Биссел старший.
- Что это?
- Не знаю, - ответила Элис.
- Это хокку, - сказал Мортимер, - пароль, болван! Ответ знаешь?
Ни я, ни Элис ответа не знали. Поняв это, Мортимер Биссел резко вдохнул, чтобы закричать, но я набросился на него, сбил с ног и зажал его рот ладонью. Я помешал ему покинуть Джуджион, прижал к полу балкона, надавив коленом на грудь и свободной рукой сжал его горло.
Когда я держал путь к отцу Шеффилда, я не знал, что именно буду делать и собирался действовать по обстоятельствам. Теперь я держал Мортимера за горло, и все ещё не знал, что делать, хотя те самые обстоятельства уже требовали непременной определенности. Элис отвернулась и отошла. Пока я судорожно искал варианты следующего шага, Лос-Анджелес лопнул — именно такое впечатление у меня сложилось. Мы оказались на большой высокой кровати — все в тех же позах, только старик Биссел не дёргался, а лежал неподвижно. Я быстро оглянулся и рассмотрел темную просторную комнату. В изголовье кровати висела картина Эжена Делакруа «Охота на львов» в резной золотистой раме. По бокам от кровати стояли лакированные тумбы темного дерева. Мортимер пытался кричать и судорожно напрягал мышцы, но не двигался. Он таращил в потолок округлившиеся выцветшие глаза, вращал ими, но не задерживал взгляда на мне. Мы находились в его спальне — в его настоящей спальне, вне Джуджиона — в той, в которой отец Шеффилда лёг спать после новогоднего празднества. Рядом с нами мирно спала женщина — уже слишком взрослая, чтобы быть привлекательной, но ухоженная с дворянской тщательностью. Чаще всего Мортимер обращал скользкие вытаращенные глаза именно к ней.
Через несколько минут Джуджион снова оказался вокруг нас. Мортимер больше не сопротивлялся, не пытался кричать и смотрел прямо мне в глаза. Я ослабил хватку. Старик не проявлял встречных действий, а как будто выжидал - только устало вздохнул через нос. Я отпустил его и поднялся на ноги.
- Рэй! - Крикнул Элис Пресли, - что произошло?
- Мы, кажется, были в реальности.
Моя спутница - не напарница - подняла брови и сжала губы.
- Теперь я могу встать? - спросил Мортимер. Он не дождался ответа и поднялся. Легко, плавно и уверенно, - как вы сюда попали?
- Мы пришли поговорить.
- Вы слышали вопрос?
- Поднялись на лифте.
- Хер вас, шутников, дери! Мы - люди, разумные существа, у нас есть отличная штука, предназначенная для коммуникации. Речь!
Он злился, потому что привык к дипломатии и деловым беседам, а физическое нападение, пусть и во сне, дезориентировало и унизило его - так я подумал. Мортимер расправил пиджак, выровнял воротник рубашки и поднял костяную трубку.
- Что вам от меня нужно?
Для Мортимера Биссела мы были теми, кто способен преодолеть преграду, созданную Шеффилдом, при этом не сумев ответить на пароль - и этого было достаточно, чтобы переходить к делу. Я же, в свою очередь, не знал, о чем хочу с ним говорить. Не знал, что делать. Элис молчала. Она не мешала мне, но и помочь ничем не могла.
- Вы знаете, что это за место, мистер Биссел?
- Конечно, знаю. Я положил на него целое состояние. Разве я мог оставаться в стороне? Я дал Шеффилду ресурсы в обмен на свой покой. С возрастом приходит ясность и способность отличать важное от неважного. Он дал мне слово, что эпидемия кошмаров не коснётся меня, и каждый сон будет дарить мне отдохновение от реального мира. Все так и было до тех пор, пока не явились вы, паскуды. Поэтому проявите каплю уважения и объясните, что стало причиной вашего прихода, нарушившего слово моего сына.
- Я хочу знать, почему вы лгали ему, мистер Биссел.
- О какой именно лжи вы говорите?
- Вы построили империю общепита на благих намерениях. Но здесь, во сне, ваши заведения - это источник ужаса.
- Источник ужаса?
- Да, я был в одном из ваших заведений.
- Я не знал этого. Иронично выходит. Большие деньги не бывают следствием благих намерений. Добром их не сделать. А вот большими деньгами добро сделать можно. Получается, что я обратил зло в добро.
- Что это значит?
- Это значит, что мои методы увеличения состояния не были гуманными и порядочными. Но существенную часть денег я передал сыну - для того, чтобы он боролся с эпидемией и тем самым творил добро. Я не мог сказать своему ребёнку, что мир — это поганое место. Поэтому и лгал. Я не имел права сказать ему, что честность, совесть, отзывчивость и щедрость — это уязвимость и поводы для чёрной зависти и презрения со стороны. Я скрывал правду от сына, потому что мало кто способен выдержать и принять ее. Я оберегал его и поэтому лгал. А теперь он помогает миру быть не таким поганым местом.
Мистер Мортимер убедил меня. Не в том, что ложь во благо — это благо, но в том, что мстить Шеффилду через отца было дурной затеей. Старший мистер Биссел оказался мудр и честен ровно настолько, сколько этого требовали мои критерии уважения. Даже если старик лгал мне для того, чтобы обвести вокруг пальца и спасти свою шкуру, он делал это не нагло, глупо и неуклюже, но элегантно, грамотно и со вкусом. Я отвернулся и пошёл в сторону выхода с балкона - в белый зал со стеклянным потолком и зеркальным полом.
- Эй, парень! - окликнул меня Мортимер вдогонку, - что там внизу?
- Под облаками?
- Да.
- Прекрасный мир, - сказал я, - просыпайтесь.
Элис шла за мной. Мы немного посмотрели на фонтан, разбрасывающий тёплые вязкие брызги, и она взяла меня за руку. «Чтобы наверняка вместе выйти». - Сказала Элис тихо, почти шепотом. Она могла бы взять меня за запястье, локоть или, в конце концов просто положить мне руку на плечо. Она вообще могла бы не думать о том, чтобы покинуть Джуджион вместе. Ей могло быть все равно, но ей так не было.
Гипнос. Глава 13. Перпендикулярный мир