«Свет был приглушен и мокр от дождя. Веранда скрипела половицами под тяжёлыми охотничьими сапогами Джерри. Он ходил туда-сюда - то помешивал угли в ржавой жаровне, то выглядывал из-под навеса на темное небо. Пахло чуть подгоревшим, но сырым горячим мясом. В доме, к которому прилегала веранда, никто не жил уже с десяток лет, поэтому Джерри не волновался, что его бессознательный ритуал кого-то побеспокоит. Или кто-то побеспокоит его бессознательный ритуал.

В углу, около косой двери лежал здоровенный чёрный пёс, следил за шагами хозяина и поводил бровями - увесистыми, как пирамиды. Иногда пёс поглядывал на жаровню и раздувал большущий мокрый нос, но не поднимал головы с лап. Дождь бил по крыше, клеклой траве, заросшей плиточной кладке тропинки, ведущей к иссохшему бассейну, похожему на огромную пустую глазницу земли. На ее дне дождевые капли собирались в грязную шумную лужу и отражали небо, с которого пришли.

С сапог Джерри, подсыхая, опадали куски глины. Это была лесная, пахнущая мхом и сухой хвоей глина - вязкая и тугая, как патока. На лопате, стоявшей около пса, была та же глина. Тремя часами ранее, выкапывая длинную прямоугольную яму, Джерри был готов ко всему - к облаве, преследователям, диким кабанам, задубевшей почве, но не к тому, что ожидало его под слоем дёрна – безжизненное тело. Другое – почти такое же,   которое Джерри привез сам и от которого он должен был избавиться - лежало в кузове. Завёрнутое в пестрые складчатые гобеленовые шторы. Лёгкое и, наверное, даже хрупкое. Язык лопаты наткнулся на подгнившее, грязное, пожёванное плотоядной мразью, но ещё достаточно целое для того, чтобы понять, что это - тело. Джерри раскопал его целиком. Он снял слой маслянистого дерна рядом с обнаруженным пластилинистым трупом и провёл ингумацию с тем телом, которое привёз с собой. Деревья клонились под ветром, терлись стволами, щёлкали синими ветками. Вокруг было то, что обычно называют желанной тишиной - отсутствие надоевших звуков. Только здоровенный чёрный пёс ворчал вокруг пикапа.

По дороге обратно он сидел на пассажирском сидении и хмыкал в темноту. Его звали Рой. Пёс редко откликался на эту кличку. Джерри полагал, что Рою не нравится собственное имя, так как пса нельзя было назвать глупым, невоспитанным или неусидчивым. Нельзя было найти иной причины, по которой Рой не откликался на свою кличку или откликался, но с большим трудом и неохотой. У Роя был характер - и Джерри любил его за это. А ещё Рой обладал пугающей интуицией - чуял опасность или успех заблаговременно, как будто у опасности или успеха был запах. Рой был спокоен и умиротворён с того момента, как Джерри погрузил труп в кузов пикапа. Джерри так привык полагаться на своенравного компаньона, что не знал, как будет жить без него, когда того не станет. Кончина Роя - единственное, что пугало Джерри в жизни. И, желая заботой отсрочить этот момент, Джерри положил перед псом мощный лоснящийся кусок мяса, а себе взял кусок поменьше.
Дождь был таким сильным, что к утру наполнил бассейн».

Это были наши вводные данные. Группа из девяти оперативников, отобранных из нескольких десятков новобранцев, проходивших инструктажи, сидела вокруг большого квадратного стола. В каждой кобуре - Кольт модели 1911 года. На каждом лице - маска. Через несколько мест от меня сидела та, кто был в маске Авраама Линкольна на первом инструктаже. На этот раз ее лицо было скрыто под лицом Джейкоба Миллера. Он был ветераном Гражданской войны в США. В перестрелке он получил пулю прямо в лоб, и сослуживцы оставили его тело на поле боя. Но Джейкоб не погиб. Очнувшись среди мертвецов и нагнав свой отряд, он восстановился и прожил ещё пятьдесят четыре года. Через несколько лет после того боя из раны Миллера выпал кусок свинца. Спустя четыре года - ещё один. Отверстие от пули всю жизнь красовалось прямо между его бровей. На маске оно тоже было. Человек, создававший маски для оперативников был настоящим приверженцем изобретательной визуализации. Меня и «дырявую башку» назначили напарниками в операции «Альфа». Было ли это совпадением, или координаторы знали о моей заинтересованности, до сих пор остается для меня загадкой.

Закончив представлять вводные данные, мисс Элис о’Райли подозвала меня. Она сказала: «Я хочу пожелать вам удачи, Рэй. Мы все находимся в начале пути, и не можем утверждать, что удача нам не понадобится. Но прежде, чем вы отправитесь, я хочу задать вам вопрос». У меня дрожали руки и потел лоб. Передо мной стояла царица, за которую нам предстояло пролить кровь. Мне нравилось так думать и до сих пор нравится, что тогда я думал именно так. «Если все пройдёт удачно, - ее голос, ее мимика, ее вкрадчивая сила, - вы готовы будете посвещать бюро большую часть времени? У нас очень много работы». Мы находились в специально спроектированном внутри сна помещении. Пока остальные готовились к выходу в область операции, я и мисс о’Райли стояли настолько близко друг к другу, что я мог коснуться ее дыхания. Она вовлекла меня в игру не между руководителем и подчиненным, но между мужчиной и женщиной, и я не мог позволить себе проиграть, хотя, может быть, и хотел бы этого. Кому, если не ей? Но проиграв, я бы раскрыл перед ней все карты и дал власть над собой. Поэтому вместо ответа на ее вопрос я показал на свою маску и спросил:

- Как Вы узнали, что это - я?
- Так же, как и вы, - ответила она, показав лисью улыбку.

На самом деле, ей не было интересно, брошу ли я свою работу, откажусь ли от любимого хобби, сокращу ли длительность привычного досуга. Она хотела, чтобы так было. Она манипулировала мной и, наверняка, не только мной. Мисс Элис о’Райли знала о своём даре, и не стеснялась пользоваться им. Может быть, она догадывалась, что и я знаю о нем. Я смотрел ей в глаза и видел в них огонь - жизненосный и бушующий огонь веры в дело. Она хотела, чтобы я сказал «да». Она алкала преданности бойцов, потому что знала, что без нас она - никто. Я был падким на ее чары, но, разумеется, не мог показать этого.

- Мне нужно увидеть, как будут развиваться события, мисс о’Райли. Если мы действительно сумеем делать что-то важное, мне будет, о чем подумать. А сейчас давайте сконцентрируемся на задаче.

Она была непреклонна; знала, что я принял ее вызов, и азарт пробежал мурашками по ее предплечьям. Мисс о’Райли мягко кивнула, отводя медленный проницательный взгляд. Наблюдающий со стороны мог бы подумать, что таким образом она одобряет мою нацеленность на выполнение миссии. Но мы с ней знали, что это не так. Мы практически не общались словами. Слова были прикрытием. Профессиональным вербальным общением. На самом деле мы общались импульсами. В миру это называется пробежавшей искрой.

Перед отрядом открыли дверь - и мы вышли на террасу, где Джерри готовил мясо для себя и пса. На половицах кисла сухая глина, а в углу, под косым облупившимся окошком дремал большой чёрный ньюфаундленд по имени Рой. Он приподнял пирамидные брови, услышав скрип дверных петель, и смотрел на нас - выходящих - с беззлобным ленивым любопытством. Как на динамичные декорации. Военный кинолог, создававший противников в третьем инструктаже, руководил и этой группой. Я узнал его глубокий ровный голос и отточенную жестикуляцию, позаимствованную, должно быть, у ожившего камня.

- Эй, командир, - окликнул кинолога один из оперативников, опасливо озираясь на Роя, - из-за него что ли мы воевали с собаками на тренировке?
- Да, выходит, что из-за него. Пока подготовка получается узкоспециальная.
- Не похоже, что это может быть совпадением?..
- Совпадений не бывает.
- И что? Его тоже надо замочить?
- Такой задачи поставлено не было. Никто не знает, что это на самом деле. Остается только надеяться на то, что у образа пса есть признаки сути пса.
- А зачем же мы тогда учились?
- Лучше иметь и не воспользоваться.
- И что будем делать?
- Сейчас наше дело - разведка. Нужно поискать связи с реальностью, закономерности, зацепки. В общем, смотреть в оба, запоминать и не нарушать климат.

Мы ещё не знали, чему предстоит противостоять, и как именно это делать, поэтому, выбирая стратегию, приходилось исходить из осторожности и при этом действовать наощупь. Мы были первопроходцами, уповающими на удачу, интуицию и скудную осведомленность.
Кинолог в маске Аль Капоне выступил вперёд оперативной группы и окликнул Роя. Колыхнулась трава. По грязной маслянистой воде в бассейне прошла рябь и проявила тяжелое отражение слоистого серого неба. Местами сквозь сплошную плоскость облаков пробивался оранжевый свет. Капоне подошёл к Рою и опустился на корточки. Протянул руку, приглашая зверя привыкнуть к себе и рассчитывая, что у образа пса есть признаки сути пса. Но тот на предложенное знакомство не реагировал. Я остался за спиной кинолога - в нескольких шагах от него, - выбрав для себя роль тылового, и держал ладонь на рукоятке Кольта. Другие оперативники нерешительно разбрелись по территории в поисках какой-либо информации. Они походили на призраков грибников, ищущих завершения дела истекшей жизни. Никто из нас не имел выучки или хотя бы ничтожной практики боевых маневров, поэтому попытки держаться с холодным профессионализмом были застенчивыми и нелепыми.

Сетуя на безрезультатность аккуратных действий, кинолог решился на риск. Он побудил Роя к агрессии, и тот поддался на провокацию незамедлительно. Пес ухватил Капоне за предплечье зубами, но выглядело это скорее как предупредительный жест, чем акт агрессии. Я уже вступал в схватки со схожей опасностью, поэтому знал, что делать, чтобы ее нейтрализовать. Однако кинолог, услышав, как щелкнул предохранитель моего оружия, обернулся и сказал: «Нет, не надо». Рой разжал челюсти через несколько секунд. Чмокнув черными брылями, он снова положил голову на лапы и поводил тоскующми глазами по оперативникам, ища среди них Джерри. Капоне, словно смущенный нарушением целостности форменной куртки (Рой порвал ее зубами), оправил рукав и поднялся на ноги.

- Пойдем вверх по дороге за домом, - решительно сказал кинолог, - маршрут коридорный, заблудиться будет невозможно.
- Куда идем? - спросил Уинстон Черчилль, подтягивая поясной ремень.
- Поищем захоронение. Неплохо бы, конечно, на такие случаи заиметь транспорт.
- Кто займётся?
- Кто-нибудь знает машины? Изучал? Я только по Кольту.
Голоса оперативников не сопровождались движением губ, и оттого было сложно понять, кто именно ведёт слово. Туманный гул, обрамлявший обезличенный диалог, смешивал голоса в цепь акустических вибраций, которые встраивались прямо в ход мыслей каждого из участников группы.
- Нам не иначе, как семейный минивэн нужен, а?
- Прогуляемся. Не устанем же, наверное?
- Жалко, что здесь не работает, как в Матрице. Кнопочку нажал - и программа прогрузилась.
- Ты совсем обленился, Морфеус. Кстати, ты Морфеус или Лоуренс Фишбёрн?
- Кто такой Лоуренс Фишбёрн?
- Пха-ха-х!..

Отряд лопотал и бубнил, шаркал подошвами о старый асфальт, выходя на дорогу, и всевозможно преодолевал глубокую пустую тишину окружения, сохраняя при этом то, что Капоне именовал «климатом». Зачатки коллективного разума подсказывали нам, что таящуюся во мгле загадочности угрозу можно удерживать на безопасном расстоянии только шумом, не выходящим за рамки уважения. Мы словно находились в бескрайнем храме незнакомой конфессии, в которой поощрялись кроткие молитвенные изыскания, но нахальное любопытство каралось жестоко и изощренно. Колорит персонажей нашей команды превращал происходящее в сказку, а поставленная перед нами цель - в страшную сказку.

- Что ты видел? - спросил я у кинолога, поравнявшись с его твердым шагом.
- Что?
- Ты увидел что-то, когда пёс укусил тебя.
- Неужели?
- У тебя глаза бегали, как у того, кто видит сон.
- Хм… Да. Выходит, сон внутри сна, а? Я видел, где они были с Роем. Что делал Джерри - тоже. Все как нам говорили.

Шагающий сбоку оперативник допустил, что Джерри неумышленно облёк защитный механизм в привычную для себя форму - в большого черного пса. Развернутое изложение и тон говорящего указывали на присутствие теоретика в наших рядах. Не осознавая этого, он выполнял пусть и побочную, но очень значительную функцию: не позволял группе дезориентироваться в неведении. Любая - даже наивная или сомнительная - версия, приоткрывающая кулисы неизвестности помогала нам стоять на ногах увереннее. И эта функция теоретика была куда важнее, чем его прямые обязанности.

- Может, нам надо было… обезвредить пса?
- Не стоит. Он ведь не представлял опасности. Пока мы должны только собирать информацию. Неизвестно, как отсутствие защитного механизма повлияет на сны Джерри, да и на него самого.

Капоне остановился у широкой тропы, уходящей в мокрую ветвистую чащобу, и осмотрел позицию. Его дотошный взгляд различил углубляющиеся в заросли следы автомобиля, лежавшие в стороне: водитель подумал о том, чтобы оставить оттиск своего присутствия поодаль от приметной тропы. Преодолев пару холмов по хлипкой колее, мы вышли на маленькую поросшую опушку. Трава на ней была утоптана, в середине виднелась свежевскопанная земля. «Ну, - крикнул оперативник в маске Морфеуса, - кто будет копать?» Я подался вперёд инстинктивно, не представляя, что значит растревожить могилу. Поговаривают, что такое занятие во сне предзнаменовывает скорый развод. «Эй, храбрец! Держи лопату». Я принял крепкий садовый инструмент от Джейкоба Миллера и аккуратно прощупал свежую почву, а затем раскидал ее в стороны, открыв рассеянному серому свету большой свёрток. Моя напарница, скрытая под маской солдата Гражданской войны, стояла рядом со мной. Остальные держались в стороне. Мы с Джейкобом взяли гобеленовый саван с двух сторон и высвободили его из-под оставшегося грунта, переложив на траву. Внезапно из молодого ивняка, заполонившего низину севернее нашего размещения, раздался хруст валежника. Отряд взялся за оружие.

- Отстал что ли кто-то?
- А нас сколько было?
- Дышать ровно! Не моргать, - напомнил Капоне, - оружие в кобуре!

В зарослях показалась фигура человека. Он двигался осторожно, всматривался, раздвигал ветви руками и уклонялся от них, будто остерегался, что они навредят ему.

- Это не наш! Не экипирован.
- Не наш!

Чужак шел, но не приближался. Поросшая дородными сорняками почва сдвигалась под его ногами, как траволатор в аэропорту.

- Похоже, гражданский, - сказал теоретик, - по наитию хочет узнать, что происходит, но его страх модерирует окружение и не пускает. Видите, земля смещается?
- Это просто человек, который уснул и оказался здесь? - спросила моя напарница.
- Не исключено.
- Во сне Джерри?
- Так, может быть, это сам Джерри!
- А если нет?
- Готовность! Снять с предохранителя!
- Значит, сейчас мы - его кошмар?

Ответа не последовало. Оперативная группа была озадачена внезапной инверсией своей роли. Мы пришли сюда затем, чтобы избавить людей от мучений, но сами стали его невольными проводниками. Бахнул неожиданный выстрел, и гражданский тяжело осел наземь. Отряд сгруппировался, очерчивая окрестность ищущими источник звука взглядами. Оперативник в маске Черчилля вложил Кольт обратно в кобуру и сказал: «Сколько он там ещё елозил бы? Мы сюда не на прогулку пришли». Следующая пуля не заставила себя ждать и предназначалась говорившему. Капоне, устранивший Черчилля. Мы все знали, что кинолог поступил справедливо, были солидарны с его решением и без напрасных комментариев продолжили делать то, зачем пришли. Каждый участник оперативной группы хранил безмолвную благодарность тем, кто перенимал на себя лишнюю долю ответственности. Тело Черчилля быстро высыхало, утопало в дёрне и одновременно с этим обращалось в рассеивающийся туман.

Мы развернули гобелен. В нем лежало белое-белое, гладкое тело девочки-подростка. Я присел рядом, чтобы лучше рассмотреть эксгумированную фигуру и увидел, что ее глянцевые веки дрожат. Моя напарница тоже заметила это нервное фарфоровое трепетание.

- Она не мертва, - сказал я.
- Встать в кольцо вокруг объекта, - скомандовал Капоне.

Группа неукоснительно и беспрекословно выполнила его приказ, обеспечивая нам защиту. Так оперативники выражали безмолвную благодарность кинологу за то, что он перенимал на себя лишнюю долю ответственности. Теоретик подошёл с другой стороны и с претящей, но необходимой щепетильностью осмотрел тело. Он обнаружил две татуировки на внутренних частях бёдер: одна из них представляла силуэт бокала, а вторая - зонта. Вокруг было зябко и сыро. Пейзаж уязвлял боевой дух команды унылыми грязными зарослями. Оперативники следили за обстановкой молча.

- Вроде как, требует… бережного отношения? - Спросил Джейкоб Миллер.
- Эт, канеш, неприятно, но на кошмар не тянет, не?
- Ну его, чтоб мне пусто было…
- Почему - бережного отношения?
- Татуировки, как значки - видишь? Бокал и зонт. «Хрупкое».
- Вероятно, у Джерри извращённые наклонности, - пробормотал теоретик, - он пытался избавиться от них – вроде как закопать. А другой труп нашёл на том же месте, куда хотел закопать этот, потому что пытался избавиться уже не первый раз.
- Ты чо морочишь?
- Никакой мороки. Есть мысли получше?
- Ага. Валить отсюда.
- А, может, он как бы.. Слишком брезглив для секса?
- Значит, Джерри сам и создал свой кошмар? - Спросил опустившийся на корточки рядом со мной Морфеус.
- Это лишь теория, - сказал теоретик.  
- Что будем делать? - спросил я.
- Свою работу, - ответил кинолог. - Нужно ликвидировать объекты.
- Или пусть бродят здесь! Пускай поплатится за свои наклонности! Мудила…
- Вот как? Уже ликвидировать? А как же «только сбор информации»?
- Вдруг он и без того мучается? Он же пытался избавиться от наклонностей.
- Не нам решать. Это неважно. У нас есть задача. Мы должны... сжечь это... - кинолог сглотнул и сжал губы, - и тот второй труп, который нашёл Джерри.
- Ты спятил? Она же живая.
- Может, всё-таки остановимся на сборе информации?
- Да! Доложим, узнаем, что делать и вернемся.
- Она не живая. Это - плод сознания Джерри.
Я смотрел на дрожащие веки фарфоровой девочки и не понимал, кто говорит.
- Мы не можем.
- Вы о чем вообще?
- А что ты предлагаешь?
- Понесём в штаб.
- Мы не можем вернуться в штаб.
- Выйти же отсюда мы можем!
- Выйти можем, но совсем. И вряд ли получится прихватить с собой плод чьего-то сознания.  
- Да, в штаб мы не попадём.
- Если эта дверь на террасе впустила нас сюда, значит и обратно в штаб пустит.
- Мы не знаем техники.
- У нас есть задача!

Пока оперативная группа вела порывистую дискуссию, я предложил напарнице закончить дело. Она должна была раскопать второе тело, а я - сделать так, чтобы фарфоровые веки первого перестали дрожать. Замерев на миг и тем обретя схожесть с восковой фигурой, Джейкоб Миллер подумал пару секунд, а затем кивнул, решительно поднялся на ноги и взял лопату. Я достал из кобуры Кольт модели 1911 года скользкой от колючей влажности ладонью и приставил его к белому глянцевому лбу, не моргая и не делая глубоких вдохов. Я знал, что нахожусь во сне. Да, знал, что никаких дурных последствий мои действия за собой не повлекут. Знал, что здесь нет смерти. Я уговаривал себя нажать на курок, уговаривал, да, но получалось у меня неважно. Пистолет, словно стенобитное орудие, встретившее на пути сопротивление в виде моих сомнений, упирался в голову беззащитного хрупкого создания, которое не могло обороняться и не несло угроз. Мне было жаль это создание. Сон напугал Джерри, угнетал его, мучал и продолжался слишком долго, но кукла с дрожащими веками не была тому виной. Она олицетворяла не тот страх, который досаждал Джерри, а тот, который зарождался из-за него самого в других. Фарфоровая фигура воплощала заслуженный ужас неисправимой вины, и теперь Джерри познавал самоистязание, став причиной своих ночных кошмаров. Так думал теоретик, и я был согласен с ним, потому что никто иной не смог предложить более уместного объяснения происходящему. Но я пришёл не чтобы судить людей, а чтобы помочь им не потерять жизнь. Принять решение мне помогла мисс Элис о’Райли. Я знал, чего хотела бы она.

Моя напарница отыскала второй труп. Мы перенесли к нему тело на гобелене и подожгли их. Гарью не пахло, дыма не появилось. Морфеуса стошнило, и рвотная масса сочилась сквозь прорезь для рта и прилегающие к шее края маски, но снимать часть обязательной экипировки он не стал - сохранил верность уставу. Избавляющий огонь был чист и спокоен, словно подавал нам пример, а мы, глядя на него в оцепенелом безмолвии, драматизировали, потому что не были готовы к подобному; не умели сохранять хладнокровие и принимали происходящее слишком близко к сердцу. Как будто общественное мнение все-таки существовало и созревающий коллективный разум отказывался принимать принятое коллективом решение. Но мы должны были действовать, потому что если действовать не стали бы мы, общество так и осталось бы стоять с воздетыми руками в ожидании подачки от фармакологических компаний до тех пор, пока не упало в бессилии.

Огонь горел. В обойме моего оружия не хватало одного патрона. Я надломил себя, и жизненная сила стала медленно - почти незаметно - покидать меня через этот надлом, а на освободившееся место явился холод. Причина и следствие.

Возможно, дело было в самоотверженности и желании помочь слабым. А, может быть - откуда-то из неизведанной глубины - тщеславие подсказывало мне, что на этом пути можно стать не просто хорошим по отношению к другим. Не просто хорошим, а великим.