Глава 15
Мне снилась дорога посреди пустыни, темно-оранжевый вечер. И по сторонам от дороги несколько одинаковых зданий, напоминающих комплекс экзотического отеля. Я знал, что приехал в то место на поезде, но железной дороги поблизости не было. Комплекс был заброшен, пуст, но мне нужно было найти в нем что-то. В одном из зданий была незапертая комната - там обитала прохлада и пахло весенним цветом. За раздвижной балконной дверью стояла Элис - в белом платье - лёгком, длинном, то ли полупрозрачном, то ли нет, и занавеси - такие же. Ветер медленно волновал их, и платье Элис, и свет становился темно-розовым, ближе к фиолетовому, со все ещё оранжевым отливом, мягкий, потому что солнце садилось не со стороны балкона, не сзади Элис, а полярно, и его лучи отражались от воздуха. Я долго-долго смотрел на неё, не понимая, что я во сне, не помня о ее адресованном сыну письме, отрешившись вообще ото всего, что я помнил и рассказываю.
Утром я ушёл раньше, чем проснулась Ронда. Проснулась - это не совсем верное слово, если учитывать все то, что выяснил о ней Луи. Я отправился в бюро незамедлительно, чтобы снова встретиться с архивариусом. Первым меня приветствовал Дин Лиллард - дерганой виноватой улыбкой и неуверенным кивком. Затем он сообщил о моем появлении по рации. За мной тут же пришли. Мужчину в тугом сером костюме, чёрном галстуке и очках-хамелеонах сопровождали двое охранников. Он подал мне руку и сказал: «Меня зовут Джон Фелкентон. Я действую от лица руководителя. Прошу пройти вместе со мной». Мистер Фелкентон вкладывал в рукопожатие оценку - он смотрел прямо в глаза и словно прощупывал мою руку. Сопровождение конвоем было мне не в новинку, но тогда я в первый раз испугался его. Может быть, это было предчувствием, а, может быть, на мое эмоциональное состояние влияли события ушедшего дня. Прошлое не искоренить. Можно отрицать его, оправдывать, можно забыть детали. Но изменениями, которые оно внедряет в человеческую сущность, невозможно манкировать. Мы прошли зал насквозь, провожаемые скрытными взглядами редких сотрудников. Я не понимал, знали ли они, почему меня ведут с надзором, или их подстрекало профессиональное любопытство. Динамическая карта Джуджиона полыхала и жила у нас над головами - как животрепещущее знамя необъятных объемов предстоящего труда. Мы прошли через охраняемую дверь, скрытую за металлическими ширмами и спустились по лестнице.
- Это - уровень «N», - сказал Джон Фелкентон, - здесь проводятся генетические, анатомические и биологические исследования. Мистер Биссел сообщил, что Вы подписали договор, мистер Эдельвайзер. Поэтому мы привели Вас сюда.
В помещении, в которое мы пришли, были низкие необлицованные потолки и мутный дрожащий свет - от тусклых голых настольных ламп и парафиновых свечей, стоящих везде, где было свободное место. Их блики выцеживали из мрака хромированный каркас операционного кресла, окружённого медицинской аппаратурой. На столах стояли микроскопы, лабораторные центрифуги, ротационные испарители, стерилизаторы и холодильники с прозрачными дверьми. Повсеместно громоздились кипы бумаг в картонных папках с перевязями. Во главе помещения, освещённый пыльными потолочными светильниками, стоял круглый стеллаж с большими колбами. В них, законсервированные в формалине, покоились человеческие мозги. Из-за одного из столов поднялся силуэт. Он подошёл ко мне со свечой в руке.
- Здравствуйте, Рэй, - сказал он глухим голосом, - меня зовут Мэтью Драббербаут, я доктор нейропсихологии. Мне поручено провести небольшое медицинское обследование, чтобы подтвердить Вашу готовность к участию в предстоящих поисках. Вы, должно быть, слышали, что работникам станций в Антарктиде заблаговременно, ещё до экспедиции, удаляют зубы мудрости и аппендикс. Чтобы организм не преподнес неприятных сюрпризов в дали от цивилизации и в нужной степени квалифицированных хирургов. Нам тоже нужно убедиться, что в Вашем организме и, тем более, сознании, нет никаких рудиментарных элементов. Это очень важно.
Доктор Драббербаут был стар, дряхл и слаб на вид, но двигался координировано, а мысли формулировал ясно и сосредоточенно. Он находился под действием стимуляторов собственной разработки. Разумеется, его составы не подвергались экспертизе и не были зарегистрированы в реестре лекарственных препаратов.
- Хочу Вас предупредить, мистер Эдельвайзер, - сказал Джон Фелкентон, - мы уполномочены пресекать попытки сопротивления обследованию любыми способами.
- Почему все приняло такой оборот? - с просил я, - почему меня раньше не обследовали?
- Потому что раньше мы не знали, какой феномен Вы укрываете. Объект, который по Вашей просьбе исследовал Луи Бойл представляет колоссальную опасность не только для нашего дела, но и для людей в целом. Мы обязаны выяснить, какое влияние оказал на Вас этот объект. Пожалуйста, расположитесь в кресле и следуйте указаниям доктора Драббербаута. После обследования Вы должны будете рассказать нам все, что знаете об объекте, и где его можно найти.
Архивариус обманул меня. Я ошибался, когда предполагал, что сон и суть сна интересовали его больше, чем бюро «Антифиар». А ведь Рэндалл Бойл предупреждал меня, что его сын - ублюдок. Встреться я со стариком раньше, поступок Луи не стал бы для меня неожиданностью. Но я не винил его. Желая помочь Ронде понять саму себя, я усугубил ситуацию. Мне следовало осмотрительнее относиться к источнику информации и проверить его надёжность. Я раскрыл тайну неподходящему человеку, и это сыграло злую шутку. Теперь угроза для Ронды крылась не только внутри неё самой, но и приближалась извне. Сначала - Элис, теперь ещё и Ронда. Мое участие в их жизнях не приносило им ничего, кроме бед. Хорошо было только Арнелле - единственной, кто этого не заслуживал.
- Я не могу Вам ничего рассказать об объекте, - сказал я.
- Почему?
- Я обещал.
- Исполнять обещание - это благородное дело, но в данной ситуации Ваше благородство может навредить тысячам людей. Полагаю, мы сможем обсудить это позже.
Меня проводили к операционному креслу. Джон Фелкентон сел на металлический табурет поодаль. Охранники заняли позиции по бокам от кресла, и не спускали с меня глаз. Доктор Драббербаут прикрепил к моей голове электроды и попросил закатать рукав.
- Мы сделаем электроэнцефалографию, чтобы посмотреть на отклонения работы мозга, - сказал доктор Драббербаут, - это, на самом деле, моя любимая часть. Как Вам мой паноптикум? - он кивнул в сторону стеллажа с колбами, - удивительно видеть самый важный человеческий орган и самую сложную систему во Вселенной в состоянии покоя. Меня это завораживает! О, прошу Вас, не подумайте, что моя коллекция здесь только для красоты. Это было бы абсурдно. Каждый из экземпляров заслуживает своего места. Они все абсолютно уникальны. На самом деле, меня уже очень давно волнует тематика связи снов и реальности. Странно то, что почти пятьдесят лет работы ни на йоту не приблизили меня к разгадке. И вот, на закате моей жизни появился Шеффилд, пригласил познакомиться, и все встало на свои места. При этом, я ни разу не был в Джуджионе. Не хочу увидеть все своими глазами и потерять интерес. Ещё мы возьмём у Вас кровь, Рэй. Не волнуйтесь, совсем немного, только для контроля.
Я попал в западню по собственному желанию, хотя ведь и мог просто уехать. Закрыть глаза, выдохнуть с сожалением о потраченном времени и пропасть. Оставить все позади и вспоминать, как страшный сон. Бюро не нашло бы меня, да и вряд ли стало бы искать. Но я пришёл сам - в разверзнутую голодную пасть умалишенных поклонников вымысла, потому что нельзя было оставлять ситуацию без контроля. Мне угрожали, не пытаясь этого завуалировать. Меня держали взаперти и не предлагали возможности заслужить свободу. Вокруг меня вились люди, у которых, наверняка хватало дел, но я стал их приоритетом. Это могло означать только то, что я важен - но важен не как их коллега, удостоившийся формальных почестей за службу и не как рядовой подчинённый, демонстрирующий доблесть и преданность титаническим трудом во благо бюро. Не как сторожевой пёс, безукоризненно выполняющий резкую команду. Но как вращающийся нож газонокосилки важен для ровного газона. Как ядерная энергия важна для электростанции. Как морфий важен для медицины. Они знали, что при неосторожном обращении я могу нанести ущерб. Они были правы, но тогда я этого не понимал.
Когда игла проникла в вену, и я разжал кулак, ко мне вернулась реакция на окружение. Худосочный ехидный старик шамкал вокруг меня волокнистыми губами. Охранники поглаживали намасленное оружие, которое ещё не видело боя. Свечи дергались и коптили на вялых сквозняках и разбрасывали во все стороны трясущийся раздражающий свет. Стеллаж, уставленный колбами с чёрными склизкими мозгами, тяжелел и переливался, как гадкий отторгающий монумент, на который невозможно не смотреть. Кровь наполняла пробирку. Я улавливал фантомные запахи ржавого железа, жареного зефира и застарелых тряпок, которыми вытирали кошачье ссаньё. Меня стошнило на рубашку и джинсы. Рвотный рефлекс сработал так быстро, что я не успел среагировать. Доктор Драббербаут скривил блеклую морщинистую гримасу и отошел дальше. Я хотел встать с кресла, но Фелкентон поднял ладонь. «Не вставайте, мистер Эдельвайзер. Мы ещё не закончили». Рвотная масса пропитывала одежду, и мне стало мерзко от еще одного уровня заточения - внутри своей кожи. Я спустил ноги. Охранники дёрнулись и взвели курки.
- Я просто хочу раздеться.
- Сядьте на место.
Я снова принял полусидячее положение и стащил с себя одежду, не вставая. Связал ее узлом и бросил на пол. Во рту и горле стояла жгучая горечь желудочного сока, тело липло к кресельной обивке из кожзама. В двери, через которую мы попали на уровень «N» щелкнул замок, и из мрака вышла Арнелла. Сука. Она оглядела меня, как учитель биологии оглядывает препарированную подопытную лягушку, которую вот-вот должны утилизировать в соответствии с нормами.
- Мисс Дарнелл, - кивнул ей Фелкентон, приветствуя, - есть новости от мистера Биссела?
- Он пока не собирается возвращаться. Хочет дождаться результатов поисков. Распорядился снаряжать экспедицию, как только закончите обследование. Группа уже прибыла.
- Их обезличили? - спросил Джон Фелкентон.
- Они и сами не дураки. Экипированы по уставу.
Она то и дело уделяла мне мимолетное внимание и ее скользящие взгляды искрили скрытным вульгарным флиртом. Сука строила мне глазки - остро, игриво и бессовестно.
Какое-то время я сидел на месте, дрожа, пока энцефалограф гудел, шуршал и собирал данные. Несколько раз звонил мой телефон, завёрнутый в заблеванную одежду. Выходя с конвоем из логова доктора Драббербаута, я посмотрел пропущенные вызовы. Они поступали от Ронды. Фелкентон дал мне десять минут на звонок и, прежде чем уйти в кабинет Элис, сказал: «Не делайте глупостей, мистер Эдельвайзер». Я перезвонил Ронде.
- Привет.
- Что-то случилось?
- Это ты мне скажи. Я подъезжаю к «Каравану». Привезла тебе одежду.
Я стоял под динамической картой Джуджиона в одном исподнем, ощущая на себе десяток взглядов и терпкое преследующее дыхание бюро. "Антифиар" хотело найти Энергетический Интеллект через меня, изучить его влияние на особь, подвергшуюся прямому контакту с потенциалом, повергающим в ужас даже Шеффилда Биссела.
- Я выйду в вестибюль, - сказал я и повесил трубку.
Дин Лиллард ощупал меня взглядом, полным недоумения и раскаяния. Он чувствовал свою вину за то, что ему приходилось играть против меня после того, как я познакомил его с Элис. В лифте мне пришло сообщение от Арнеллы: «Я в баре. Поднимись на пару минут». Глаза бы мои не видели ни ее, ни ее сообщений, но выхода в этот раз не было наверняка. Меня ждала Ронда. Я должен был предупредить ее.
Когда двери лифта открылись, я нашёл ее глазами, и стал думать о том, как она выходит из отеля, оставив привезённую одежду на кресле, в котором сидела. Я уповал на ее дистанционную способность увидеть голограмму моего послания. Я думал о том, что, если она проявит свою причастность ко мне, заговорив со мной или подойдя, появятся люди и заберут нас обоих. Она должна была это видеть. Я заклинал ее это видеть. Ко мне подошёл портье и, стараясь не опускать глаз ниже моего подбородка, спросил, может ли он мне чем-то помочь. Мог ли мне, чей мир перевернулся и разорвался, чем-то помочь этот прилизанный юнец в синтетическом жилете? Мог ли он вернуть Элис? Мог ли он скрыть Ронду от глаз Арнеллы, а значит и Энергетический Интеллект от бюро? Мог ли он обратить поступок Луи в мою пользу? Портье не мог сделать ничего, и я ответил ему: «Пошёл на хуй». Ронда встала с кресла и направилась к выходу параллельно со мной. Она все видела.
Я сел за стойку бара рядом с Арнеллой.
- Тебе не холодно?
- Что тебе нужно?
- Я хочу рассказать тебе, куда тебя отправят.
- Я знаю, куда меня отправят.
- Но не знаешь зачем.
Портье обратил внимание на бумажный пакет, который оставила Ронда, и пошёл проверить его содержимое в целях безопасности. На пакете было написано «Goodjeratti». Мне нравится эта фирма. Ронда знала обо мне слишком много.
- Эй! - я гаркнул так громко, что привлёк внимание пожилой пары с другой стороны вестибюля, - не тронь пакет. Там мои шмотки.
Синтетический жилет ретировался.
- Ты же должна быть с Шеффилдом? - спросил я у Арнеллы.
- С Шеффилдом, с тобой, с тем, с другим... какая разница? - она издевательски лыбилась и сияла серыми глазищами, полными нежности и решимости, - только не говори мне о верности, принципах и всей этой ерунде. Не работает уже давно. Лучше слушай: у отца Шеффилда был сонный паралич и сердце не справилось с нагрузкой.
- Что это значит?
- Разорвался то ли желудочек, то ли предсердие, я не поняла. В общем, был выброс адреналина, и все.
- Он мёртв?
- Да. Мать Шеффилда сказала, что пыталась делать массаж сердца и искусственное дыхание, но впустую. Бедняга, она безутешна. Шеффилд сказал, что это сонный паралич и следом - слабое сердце. Такое было в восьмидесятых, люди умирали от страха во сне. Почему-то они были в основном из юго-восточной Азии. Теперь Шеффилд надеется найти отца в Джуджионе. Я просто хотела, чтобы ты знал, на что подписался. Не понимаю, на что он рассчитывает.
Зато я прекрасно понимал.
- Почему он не взял тебя с собой?
- Я сама не захотела. Не люблю уезжать из города.
- Меня ждут внизу, - сказал я.
- Удачи.
Мортимер Биссел мёртв. Не болен, не подавлен, не огорчён, а мёртв. Знай Арнелла о первопричине смерти отца Шеффилда, она не говорила бы со мной. А, может быть, и говорила. Раздражающая непреодолимая притягательность Арнеллы и состояла в невозможности судить о ней определенно. Нельзя было предугадать ее следующий шаг. Она не подчинялась логике или целям, ей было плевать на меня, на Шеффилда, на бюро и на все, кроме неуловимого нечта, ведущего ее вперёд. Если Луи Бойл интерпретировал Ронду, как Энергетический Интеллект, то Арнеллу можно было интерпретировать, как сумасбродный интерес. Она не смотрела в будущее и не оглядываясь на прошлое, а я делал и то и другое одновременно и словно бы за нас обоих - прямо там, одеваясь посреди вестибюля в спортивный костюм, который купила для меня Ронда.
Мое возмездие свершилось. Я хотел вмешаться в сон Мортимера Биссела, вселить в его сознание страх или сомнение, болезнь или подавленность, огорченность, лишить его покоя, но не жизни. Я предполагал, что смогу отомстить мистеру Бисселу через родительскую агрессию. Посеять в сон Мортимера психическую нестабильность, которая отразится на общении отца и сына. Но все сложилось иначе. Сердце старика не выдержало. Я забрал у Шеффилда того, кто был важен для него, а Джуджион забрал того, кто был важен для меня. Элис. Поэтому она пропала. Я расплатился за содеянное почти сразу, хотя и не знал что сотворил. До того момента, пока Арнелла не рассказала мне. Я винил ее. Не потому, что нужно было найти виноватого, и направить на него жалящую злобу и разъедающую скорбь, а потому, что хаотичная легкомысленность поступков моей бывшей напарницы становилась чреватой необратимыми последствиями для других людей. Я шёл искать Мортимера Биссела в Джуджионе уже во второй раз, а ведь мог - тоже во второй раз - просто уехать. Джон Фелкентон встретил меня на уровне «R».
- Я нашёл для Вас одежду, мистер Эдельвайзер. Вижу, мои старания оказались тщетными. Вам пора отправляться.
Он указал на лифт. Я спустился на операционный уровень, гудящий голосом мистера Биссела: «Прозрение снизойдёт на каждого, кто отречётся от привязанности к материи. И поведёт каждого, кто воздаст ему нематериальное. Неведение есть кара для зрячего, отказавшегося видеть».
Координатор выдал мне комплект для погружения, и я вошёл в кабину. Проделал ряд знакомых процедур. Открыл глаза, сохранная зрение в расфокусированном состоянии. Передо мной стоял силуэт. На миг я подумал, что погружение не удалось, что комбинация аудиодорожки и стереограммы не сработала. Или я пропустил один из шагов. Силуэт не двигался и молчал. Я не понимал, кому он принадлежит - координатору, который пришёл проследить за моим состоянием, сущности из сна или моему воображению. Чтобы завершить цикл погружения в Джуджион, мне нужно было подойти к автостереограмме, висящей на двери и сфокусировать зрение так, чтобы объемное изображение пропало. Но я не мог встать. Я находился на промежуточном этапе и не знал что будет, если сфокусировать зрение, не глядя на стереограмму. Я не знал, чем это грозило. Я не мог встать не потому, что не знал, как правильно поступить дальше, а потому, что не мог сделать этого физически. Так же, как не умел наносить удар во сне до тех пор, пока меня этому не научили на инструктаже. С расфокусированным зрением я не мог рассмотреть силуэт.
- Элис?
- Здесь нет Элис, - ответил мне силуэт.
Я узнал его голос - но не так, как узнавал голоса Луи Бойла или бывшей напарницы, ставшей основанием расцветающих трагедий. Я узнал голос, потому что слышал его каждый день, и ощутил свой пульс - горячий, ритмичный и быстрый. Он шумел в ушах, давил затылок, ощетинивал волосы и сжимал мышцы. Организм готовил меня к форс-мажорным обстоятельствам. Я сфокусировал зрение, сидя в кресле, не в силах подняться на ноги. Передо мной стоял я. Я смотрел на себя и я же смотрел на меня. Я был точно таким же, как я. Тот, что стоял перед сидящим расплывался по краям, как будто обволакиваемый прозрачным искажающим жаром от костра. Он словно втягивал внутрь себя преломляющийся в искусственном свете ореол пространства и времени и тут же источал его обратно. Тот, что сидел перед стоящим был обычен. Я видел себя одновременно двумя парами глаз, но не со стороны. Два изображения накладывались друг на друга и при этом создавали одну сферическую панорамную картину. Мое сознание конфликтовало само с собой. Оно оказалось разделено, но оставалось единым.
Я вспомнил слова Элис о предназначении стереограммы: «Обрабатывая поступившую от зрительных органов визуальную информацию, головной мозг соединяет два плоских изображения в одно объемное. Для погружения Вам нужно будет проделать то же самое со своим сознанием». Теперь мое сознание собирало воедино два объемных изображения - и не было к этому готово. Появилась дезориентация, клаустрофобия и паника - неконтролируемые и всепоглощающие. Я чувствовал себя глупым, немощным, растерянным и ничтожным, и был таким на самом деле. Это помогло мне понять, что произошло. Вся моя сила, твердость, уверенность, рассудительность и собранность перестали быть частью меня. Все то, что двигало меня вперёд, преодолевало трудности и принимало решения покинуло меня - и стояло напротив меня. Я понял, что произошло, но не понял, почему. Должно быть, нечто схожее происходило и с Рондой - вымотанной бессонницей, одиночеством и самокопанием. Но она столкнулась с иными последствиями. По крайней мере, так думал Луи Бойл и, благодаря ему, все бюро «Антифиар». Но я не мог позволить себе сдаться. Не мог позволить всему тому, что боялось, переживало, печалилось и сомневалось взять верх. Все это сидело на стуле - бессильное и съёжившееся - напротив меня. Вспомнив о Ронде, я понял и то, почему произошло это разделение. Джуджион давал мне выбор. До этого момента я не пересекал точку невозврата, но теперь стоял на пороге и мог решить - вернуться в реальность, сообщив координатору, что погружение не удалось и тем самым признать поражение, или отречься от беспомощного жалкого существа, сидящего на стуле, развернуться и выйти через закрытую дверь, на которой висела стереограмма. Джуджион не давал мне шанса избавиться от всего, что присуще живому человеку и стать хладнокровной алгоритмичной машиной, работающей по сценарию «расчёт - действие». Он давал мне шанс победить самого жестокого и жуткого врага - самого себя. Давал шанс лишить мои недостатки существенной властности надо мной. Был ли у меня выбор? Мог ли я вернуться в прежнюю жизнь и снова взять в руки фотоаппарат, чтобы ублажать рутинные коммерческие потребности меркантильных заказчиков?
Я развернулся и вышел вон.
В хранилище масок - мрачном и гудящем ультрафиолетовыми лампами - меня лишили возможности самостоятельно выбрать себе образ. Координатор дал мне лицо Джеффри Лайонела Дамера, чёрную, как волосы Санты, экипировку и указал на коридор, ведущий в кабинет, где мы получали вводные данные перед операциями. В кабинет, где Элис читала с листа. В кабинет, где Элис желала мне удачи. За квадратным столом сидела группа оперативников. Во главе стоял Джон Фелкентон. Помещение было заполнено режущим голубым светом, делающим все вокруг нарочито стерильным и отторгающим жизнь. Если бы такое помещение существовало в реальном мире, там, наверное, даже не разлагались бы трупы. Без Элис стратегическая комната теряла свойство дарить азартное предвкушение неизвестности. Фелкентон пригласил меня сесть. Мы молча дождались ещё двух оперативников специального назначения. Когда все места за столом были заняты, Джон Фелкентон огласил список участников: «Маска Теда Банди, позывной: Венено. Маска Эдварда Гейна. Позывной: Галлардо. Маска Джеффри Дамера. Позывной: Мурчелаго. Маска Дэвида Берковица. Позывной: Центенарио. Маска Ричарда Чейза. Позывной: Авентадор. Маска Джона Гейси, позывной: Ревентон». Пока Джон Фелкентон перечислял нас, я думал об Арнелле. О том, что хочу попробовать, как она готовит, и увидеть, как она танцует. Я не мог хотеть того же самого от Элис, которой так не хватало во главе стола, потому что она стала для меня святыней, принявшей мученическое исчезновение по моей вине. Все, чего я мог хотеть от прелестной тонконогой курвы, ставшей возвышенным и неприкосновенным символом дара скоротечной жизни, - это вдохновение. Мои животные инстинкты переключились на Арнеллу - авантюристку, стерву, хулиганку, гадину и обольстительницу. Из-за неё сердце билось быстрее. Ее хотелось приручить. Моя плоть принадлежала ей, тогда как мой дух принадлежал Элис - дарившей мне спокойствие камня и лёгкость облаков. Память об Элис была для меня оберегом от ушедшего, нынешнего и грядущего. Того неведомого грядущего, которое ждало меня за дверью, любезно открытой Джоном Фелкентоном после переклички. Я шёл в тылу оперативного отряда, и с каждым новым шагом внутри Джуджиона ощущал, как прибывает сила.
Нас вёл Венено - своего рода следопыт, обладающий навыком восприятия Ментального Вектора. Он осматривался, прислушивался и выгибал шею, отчего походил на крупную дикую кошку, выслеживающую добычу. Мы шли по оживлённой улице Лос-Анджелеса и видели трухлявый грузовик, вокруг которого с восторженными визгами толпилась кодла ободранных рокеров. Видели лезшего на балкон по веревочной лестнице чудака с розой в зубах. Видели мёртвого водолаза в чаше фонтана. Видели автомобиль, свисающий передними колёсами с крыши дома. Видели каменного голема, кормящего птиц. Все, что мы видели таило в себе истории и впечатления, страхи и надежды, тайны и боль - всю правду, о которой никто не говорил вслух в реальном мире. Пока Венено следовал за Ментальным Вектором Мортимера Биссела, остальные оперативники делились друг с другом информацией, полученной от Джона Фелкентона, в попытках сложить полную картину операции. Все они обладали узкоспециальными сведениями, соответствующими их особым навыкам, по которым мистер Биссел собирал отряд. Объект поиска знал только Венено. Должен был знать только Венено. Галлардо вошёл в оперативную группу, потому что умел генерировать защитное поле - в случае, если мы попадём в агрессивную среду и будем нуждаться во времени для подготовки обороны. Центенарио владел Коллективной Телепортацией - именно через его канал Джон Фелкентон выпустил нас в Лос-Анджелес из стратегической комнаты. Раньше этим занималась Элис. Авентадор владел обширными и детальными знаниями об оружии. В его разуме содержался огромный арсенал, готовый в любой момент снабдить нас колоссальной огневой мощью. Ревентон был наделён способностью хамелеона - он мог изменить свою Визуальную Текстуру на любую, которую видел в данный момент или когда-либо. Когда Центенарио обернулся ко мне, все ещё идущему в тылу отряда, и спросил, за счёт чего я оказался на этой операции, я хотел сказать, что за счет возможности уничтожить их всех в мгновение ока.
Мне было интересно проверить, верно ли это утверждение. Ответа на вопрос, который задал мне Центенарио, ждала вся оперативная группа. Элитная и специальная оперативная группа, состав которой был сформирован самим мистером Бисселом, а затем отправлен на выполнение самой ответственной и важной задачи из всех, которые он когда-либо ставил. Так ли элитна была эта группа? Так ли неуязвима и профессиональна, как рассчитывал основатель бюро «Антифиар»? Я находился в слишком шатком положении, чтобы моргнуть и проверить, поэтому сказал:
- Я могу влиять на нестатичное окружение. Наш архивариус назвал это Проекционной Метаморфозой.
- Слышал про такую штуку, - отозвался Авентадор, - Фелкентон сказал, что ты получил ее от Энергетического Интеллекта.
Я сомневался, стоит ли вступать в диалог с оперативной группой. Любой из ее участников мог быть доверенным лицом мистера Биссела. Они все могли быть его доверенными лицами. Могли следить за мной, моими действиями и словами, чтобы потом доложить основателю бюро. Я не знал этого наверняка, но опыт общения с Луи Бойлом сделал меня намного осторожнее. Если бы несколькими днями ранее я принял предложение дружбы мистера Биссела, если бы соблазнился подчинить себе Элис через ее Точку Истины, то сам занял бы место доверенного лица. И, может быть, Элис была бы жива. Но я следовал собственному пути, а он никогда не бывает простым. Он никогда не придерживается лояльного нейтралитета, не признаёт легких побед, дарованных по благоволению вышестоящих. Не сожалеет, но помнит об оставшемся позади и не смотрит в будущее, хотя всегда готов к нему.
Я не ответил на замечание Авентадора. Возможно, владение Проекционной Метаморфозой в действительности было следствием моего общения с Рондой. Не исключалось так же и то, что это утверждение было всего лишь домыслом запутавшихся теоретиков, ищущих связи там, где их нет.
После получаса следования Ментальному Вектору мы попали на разоренную локацию - в жилой двор, полный разбитых машин. Во дворе разбитых машин стоял туман - бледный и скорбный, как покойник. Металлическая рухлядь, которая раньше была чьими-то средствами передвижения или предметами обожания, горбилась в холодной мгле. Оказавшись там, я ещё не знал, что раньше, засыпая, в этот двор попадала молодежь в постпубертатном периоде. Ребетня торопливо бегала парами в поисках сохранившихся задних сидений, рассчитывая найти там интимное уединение. Помимо них во дворе разбитых машин оказывались эмоционально-скудные сознания. Они жгли слабенькие костерки и пили дешёвый портвейн. Это было грустное, но прекрасное место, наполненное тоскливой романтикой. В нем соединялось наивная юная любознательная страстная надежда и апатичное бесцельное ожидание финального аккорда жизни. Иногда во дворе разбитых машин оказывались водители. Любой, даже самый отмороженный храбрец, чувствующий себя за рулём, как рыба в воде, ощущал на затылке зловещий холодок, проезжая через двор разбитых машин. Этот холодок был абсолютно противоположен нервному жару водителя-новичка. Водитель-новичок боится первых поездок, а тот, кто ехал через двор разбитых машин боялся своей последней поездки. Водитель, попадавший в этот лабиринт изуродованных человеком и временем автомобилей, невольно проецировал на себя их судьбу. Страх одолевал только водителей - тех, которые были связаны со своими машинами, управляя ими. Возможно, через эту связь водителю передавался страх машины, которой он управлял. Возможно, подобная теория вызывала смех у тех, кто не проезжал через двор разбитых машин. Наверняка было известно лишь то, что ни один водитель не хотел приезжать туда, если не имел цели избавиться от транспортного средства, которым управлял.
Я оглядывал огромноспинные дома, отгораживающие двор разбитых машин от города или город от двора разбитых машин; оглядывал металлические скелеты, упокоившие в себе путешествия, достижение целей и удовольствие; оглядывал пустые участки, в центре которых чернели костровища; оглядывал книги, лежавшие аккуратными стопками, спрятанные от стихий внутри металлических скелетов. Вся локация была иссечена тенями кряжистых деревьев, хотя сами деревья там не росли. Двор разбитых машин был очередным Эпицентром Кошмаров. Но когда я попал туда, я ещё не знал этого. Я не знал, что пару месяцев назад во дворе разбитых машин случился внутренний катаклизм. Одно их эмоционально-скудных сознаний, появлявшихся там, практиковало осознанные сновидения - чтобы получить новые впечатления. Это сознание стало беспощадным убийцей-сластолюбцем, нарушающем идиллию двора разбитых машин, и Джуджион встал на ее защиту. Если бы я знал это до того, как попал туда, я бы понимал, почему нам раздали именно такие маски. Я бы понимал и то, что мы пришли туда неслучайно.
Чтобы навсегда отвадить жестокое сознание от посещений двора разбитых машин, Джуджион создал стражей. Когда я попал во двор разбитых машин, я не знал всего этого. А Венено знал. «У меня есть распоряжение зачищать попутные эпицентры. Приказ Шеффилда Биссела», - сказал он. Авентадор стал раздавать оружие. «Эти крошки - модифицированные штурмовые винтовки М16, - с нежным восторгом говорил он, - калибра пять-пятьдесят шесть на сорок пять. С воздушным охлаждением ствола. Автоматика на использовании энергии пороховых газов. У неё есть отражатель, что позволяет стрелку вести огонь с левого плеча и не бояться попадания гильзы в лицо. Выдаёт от семисот до девятьсот выстрелов в минуту в зависимости от навыка перезарядки. Начальная скорость пули - девятьсот тридцать метров в секунду. Прицельная дальность - восемьсот метров, эффективная - шестьсот. У нас - образец вооружения корпуса морской пехоты. Здесь есть возможность ведения непрерывного огня. Раньше был режим отсечки очереди после трёх выстрелов. Укомплектована однозарядным подствольным гранатометом М203, коллиматорный прицелом и лазерным целеуказателем. Было бы куда, я бы трахнул эту пушку».
Винтовки просто появлялись в руках у Авентадора, - чёрные, матовые, грозные - и он вручал их нам.
- С чем предстоит иметь дело? - спросил Ревентон.
- Скоро узнаем.
Мы двинулись вглубь двора. Стражи, созданные Джуджионом отреагировали практически сразу. Вокруг загудело, залязгало, заклокотало, захлюпало, зарычало. В нескольких метрах от нас с земли поднялась здоровенная собачья туша - размером с легковой автомобиль. В ее спину врос дрыгающийся урчащий двигатель. Он расплёскивал моторное масло и багровую кровь. Вместо одного из глаз моргала разбитая мутная фара. Большеберцовую кость заменял ржавый скрипящий амортизатор, местами обросший вспучившейся мышечной тканью. Я ровно дышал. Не моргал. Машинно-животный гибрид повёл огромным носом, похожим на кожаный подголовник с двумя зияющими отверстиями, повернул к нам голову и завыл. В этом вое совмещался и рев мотора, и раздражающий звук клаксона, и протяжный собачий зов. Стражи со всего двора разбитых машин бросились к нам. Мы действовали слаженно и виртуозно. Огромные уродливые механизированные псы были яростны и сильны, но наша оперативная группа — точна и профессиональна. Резня продолжалась недолго. Рычали выстрелы, гремели моторы, щелкали зубы, клацали затворы, разлетались ошмётки мяса и раскуроченные куски металла, взрывались бензобаки, горела шерсть. Если бы тогда я знал, что стражей создал Джуджион, я бы боялся мести. Но я не знал. Когда все утихло, мы все, с головы до ног были залиты кровью и моторным маслом.
- Нужно избавиться от оружия, - сказал Авентадор, - чтобы с собой не тащить, и никто не мог воспользоваться им. Я покажу, как достать затвор. Без него винтовка бесполезна. Его берём с собой, остальное разбрасываем по сторонам.
Мы выполнили ритуал завершения битвы, последовав примеру оруженосца, и Венено повёл нас дальше.
Утром я ушёл раньше, чем проснулась Ронда. Проснулась - это не совсем верное слово, если учитывать все то, что выяснил о ней Луи. Я отправился в бюро незамедлительно, чтобы снова встретиться с архивариусом. Первым меня приветствовал Дин Лиллард - дерганой виноватой улыбкой и неуверенным кивком. Затем он сообщил о моем появлении по рации. За мной тут же пришли. Мужчину в тугом сером костюме, чёрном галстуке и очках-хамелеонах сопровождали двое охранников. Он подал мне руку и сказал: «Меня зовут Джон Фелкентон. Я действую от лица руководителя. Прошу пройти вместе со мной». Мистер Фелкентон вкладывал в рукопожатие оценку - он смотрел прямо в глаза и словно прощупывал мою руку. Сопровождение конвоем было мне не в новинку, но тогда я в первый раз испугался его. Может быть, это было предчувствием, а, может быть, на мое эмоциональное состояние влияли события ушедшего дня. Прошлое не искоренить. Можно отрицать его, оправдывать, можно забыть детали. Но изменениями, которые оно внедряет в человеческую сущность, невозможно манкировать. Мы прошли зал насквозь, провожаемые скрытными взглядами редких сотрудников. Я не понимал, знали ли они, почему меня ведут с надзором, или их подстрекало профессиональное любопытство. Динамическая карта Джуджиона полыхала и жила у нас над головами - как животрепещущее знамя необъятных объемов предстоящего труда. Мы прошли через охраняемую дверь, скрытую за металлическими ширмами и спустились по лестнице.
- Это - уровень «N», - сказал Джон Фелкентон, - здесь проводятся генетические, анатомические и биологические исследования. Мистер Биссел сообщил, что Вы подписали договор, мистер Эдельвайзер. Поэтому мы привели Вас сюда.
В помещении, в которое мы пришли, были низкие необлицованные потолки и мутный дрожащий свет - от тусклых голых настольных ламп и парафиновых свечей, стоящих везде, где было свободное место. Их блики выцеживали из мрака хромированный каркас операционного кресла, окружённого медицинской аппаратурой. На столах стояли микроскопы, лабораторные центрифуги, ротационные испарители, стерилизаторы и холодильники с прозрачными дверьми. Повсеместно громоздились кипы бумаг в картонных папках с перевязями. Во главе помещения, освещённый пыльными потолочными светильниками, стоял круглый стеллаж с большими колбами. В них, законсервированные в формалине, покоились человеческие мозги. Из-за одного из столов поднялся силуэт. Он подошёл ко мне со свечой в руке.
- Здравствуйте, Рэй, - сказал он глухим голосом, - меня зовут Мэтью Драббербаут, я доктор нейропсихологии. Мне поручено провести небольшое медицинское обследование, чтобы подтвердить Вашу готовность к участию в предстоящих поисках. Вы, должно быть, слышали, что работникам станций в Антарктиде заблаговременно, ещё до экспедиции, удаляют зубы мудрости и аппендикс. Чтобы организм не преподнес неприятных сюрпризов в дали от цивилизации и в нужной степени квалифицированных хирургов. Нам тоже нужно убедиться, что в Вашем организме и, тем более, сознании, нет никаких рудиментарных элементов. Это очень важно.
Доктор Драббербаут был стар, дряхл и слаб на вид, но двигался координировано, а мысли формулировал ясно и сосредоточенно. Он находился под действием стимуляторов собственной разработки. Разумеется, его составы не подвергались экспертизе и не были зарегистрированы в реестре лекарственных препаратов.
- Хочу Вас предупредить, мистер Эдельвайзер, - сказал Джон Фелкентон, - мы уполномочены пресекать попытки сопротивления обследованию любыми способами.
- Почему все приняло такой оборот? - с просил я, - почему меня раньше не обследовали?
- Потому что раньше мы не знали, какой феномен Вы укрываете. Объект, который по Вашей просьбе исследовал Луи Бойл представляет колоссальную опасность не только для нашего дела, но и для людей в целом. Мы обязаны выяснить, какое влияние оказал на Вас этот объект. Пожалуйста, расположитесь в кресле и следуйте указаниям доктора Драббербаута. После обследования Вы должны будете рассказать нам все, что знаете об объекте, и где его можно найти.
Архивариус обманул меня. Я ошибался, когда предполагал, что сон и суть сна интересовали его больше, чем бюро «Антифиар». А ведь Рэндалл Бойл предупреждал меня, что его сын - ублюдок. Встреться я со стариком раньше, поступок Луи не стал бы для меня неожиданностью. Но я не винил его. Желая помочь Ронде понять саму себя, я усугубил ситуацию. Мне следовало осмотрительнее относиться к источнику информации и проверить его надёжность. Я раскрыл тайну неподходящему человеку, и это сыграло злую шутку. Теперь угроза для Ронды крылась не только внутри неё самой, но и приближалась извне. Сначала - Элис, теперь ещё и Ронда. Мое участие в их жизнях не приносило им ничего, кроме бед. Хорошо было только Арнелле - единственной, кто этого не заслуживал.
- Я не могу Вам ничего рассказать об объекте, - сказал я.
- Почему?
- Я обещал.
- Исполнять обещание - это благородное дело, но в данной ситуации Ваше благородство может навредить тысячам людей. Полагаю, мы сможем обсудить это позже.
Меня проводили к операционному креслу. Джон Фелкентон сел на металлический табурет поодаль. Охранники заняли позиции по бокам от кресла, и не спускали с меня глаз. Доктор Драббербаут прикрепил к моей голове электроды и попросил закатать рукав.
- Мы сделаем электроэнцефалографию, чтобы посмотреть на отклонения работы мозга, - сказал доктор Драббербаут, - это, на самом деле, моя любимая часть. Как Вам мой паноптикум? - он кивнул в сторону стеллажа с колбами, - удивительно видеть самый важный человеческий орган и самую сложную систему во Вселенной в состоянии покоя. Меня это завораживает! О, прошу Вас, не подумайте, что моя коллекция здесь только для красоты. Это было бы абсурдно. Каждый из экземпляров заслуживает своего места. Они все абсолютно уникальны. На самом деле, меня уже очень давно волнует тематика связи снов и реальности. Странно то, что почти пятьдесят лет работы ни на йоту не приблизили меня к разгадке. И вот, на закате моей жизни появился Шеффилд, пригласил познакомиться, и все встало на свои места. При этом, я ни разу не был в Джуджионе. Не хочу увидеть все своими глазами и потерять интерес. Ещё мы возьмём у Вас кровь, Рэй. Не волнуйтесь, совсем немного, только для контроля.
Я попал в западню по собственному желанию, хотя ведь и мог просто уехать. Закрыть глаза, выдохнуть с сожалением о потраченном времени и пропасть. Оставить все позади и вспоминать, как страшный сон. Бюро не нашло бы меня, да и вряд ли стало бы искать. Но я пришёл сам - в разверзнутую голодную пасть умалишенных поклонников вымысла, потому что нельзя было оставлять ситуацию без контроля. Мне угрожали, не пытаясь этого завуалировать. Меня держали взаперти и не предлагали возможности заслужить свободу. Вокруг меня вились люди, у которых, наверняка хватало дел, но я стал их приоритетом. Это могло означать только то, что я важен - но важен не как их коллега, удостоившийся формальных почестей за службу и не как рядовой подчинённый, демонстрирующий доблесть и преданность титаническим трудом во благо бюро. Не как сторожевой пёс, безукоризненно выполняющий резкую команду. Но как вращающийся нож газонокосилки важен для ровного газона. Как ядерная энергия важна для электростанции. Как морфий важен для медицины. Они знали, что при неосторожном обращении я могу нанести ущерб. Они были правы, но тогда я этого не понимал.
Когда игла проникла в вену, и я разжал кулак, ко мне вернулась реакция на окружение. Худосочный ехидный старик шамкал вокруг меня волокнистыми губами. Охранники поглаживали намасленное оружие, которое ещё не видело боя. Свечи дергались и коптили на вялых сквозняках и разбрасывали во все стороны трясущийся раздражающий свет. Стеллаж, уставленный колбами с чёрными склизкими мозгами, тяжелел и переливался, как гадкий отторгающий монумент, на который невозможно не смотреть. Кровь наполняла пробирку. Я улавливал фантомные запахи ржавого железа, жареного зефира и застарелых тряпок, которыми вытирали кошачье ссаньё. Меня стошнило на рубашку и джинсы. Рвотный рефлекс сработал так быстро, что я не успел среагировать. Доктор Драббербаут скривил блеклую морщинистую гримасу и отошел дальше. Я хотел встать с кресла, но Фелкентон поднял ладонь. «Не вставайте, мистер Эдельвайзер. Мы ещё не закончили». Рвотная масса пропитывала одежду, и мне стало мерзко от еще одного уровня заточения - внутри своей кожи. Я спустил ноги. Охранники дёрнулись и взвели курки.
- Я просто хочу раздеться.
- Сядьте на место.
Я снова принял полусидячее положение и стащил с себя одежду, не вставая. Связал ее узлом и бросил на пол. Во рту и горле стояла жгучая горечь желудочного сока, тело липло к кресельной обивке из кожзама. В двери, через которую мы попали на уровень «N» щелкнул замок, и из мрака вышла Арнелла. Сука. Она оглядела меня, как учитель биологии оглядывает препарированную подопытную лягушку, которую вот-вот должны утилизировать в соответствии с нормами.
- Мисс Дарнелл, - кивнул ей Фелкентон, приветствуя, - есть новости от мистера Биссела?
- Он пока не собирается возвращаться. Хочет дождаться результатов поисков. Распорядился снаряжать экспедицию, как только закончите обследование. Группа уже прибыла.
- Их обезличили? - спросил Джон Фелкентон.
- Они и сами не дураки. Экипированы по уставу.
Она то и дело уделяла мне мимолетное внимание и ее скользящие взгляды искрили скрытным вульгарным флиртом. Сука строила мне глазки - остро, игриво и бессовестно.
Какое-то время я сидел на месте, дрожа, пока энцефалограф гудел, шуршал и собирал данные. Несколько раз звонил мой телефон, завёрнутый в заблеванную одежду. Выходя с конвоем из логова доктора Драббербаута, я посмотрел пропущенные вызовы. Они поступали от Ронды. Фелкентон дал мне десять минут на звонок и, прежде чем уйти в кабинет Элис, сказал: «Не делайте глупостей, мистер Эдельвайзер». Я перезвонил Ронде.
- Привет.
- Что-то случилось?
- Это ты мне скажи. Я подъезжаю к «Каравану». Привезла тебе одежду.
Я стоял под динамической картой Джуджиона в одном исподнем, ощущая на себе десяток взглядов и терпкое преследующее дыхание бюро. "Антифиар" хотело найти Энергетический Интеллект через меня, изучить его влияние на особь, подвергшуюся прямому контакту с потенциалом, повергающим в ужас даже Шеффилда Биссела.
- Я выйду в вестибюль, - сказал я и повесил трубку.
Дин Лиллард ощупал меня взглядом, полным недоумения и раскаяния. Он чувствовал свою вину за то, что ему приходилось играть против меня после того, как я познакомил его с Элис. В лифте мне пришло сообщение от Арнеллы: «Я в баре. Поднимись на пару минут». Глаза бы мои не видели ни ее, ни ее сообщений, но выхода в этот раз не было наверняка. Меня ждала Ронда. Я должен был предупредить ее.
Когда двери лифта открылись, я нашёл ее глазами, и стал думать о том, как она выходит из отеля, оставив привезённую одежду на кресле, в котором сидела. Я уповал на ее дистанционную способность увидеть голограмму моего послания. Я думал о том, что, если она проявит свою причастность ко мне, заговорив со мной или подойдя, появятся люди и заберут нас обоих. Она должна была это видеть. Я заклинал ее это видеть. Ко мне подошёл портье и, стараясь не опускать глаз ниже моего подбородка, спросил, может ли он мне чем-то помочь. Мог ли мне, чей мир перевернулся и разорвался, чем-то помочь этот прилизанный юнец в синтетическом жилете? Мог ли он вернуть Элис? Мог ли он скрыть Ронду от глаз Арнеллы, а значит и Энергетический Интеллект от бюро? Мог ли он обратить поступок Луи в мою пользу? Портье не мог сделать ничего, и я ответил ему: «Пошёл на хуй». Ронда встала с кресла и направилась к выходу параллельно со мной. Она все видела.
Я сел за стойку бара рядом с Арнеллой.
- Тебе не холодно?
- Что тебе нужно?
- Я хочу рассказать тебе, куда тебя отправят.
- Я знаю, куда меня отправят.
- Но не знаешь зачем.
Портье обратил внимание на бумажный пакет, который оставила Ронда, и пошёл проверить его содержимое в целях безопасности. На пакете было написано «Goodjeratti». Мне нравится эта фирма. Ронда знала обо мне слишком много.
- Эй! - я гаркнул так громко, что привлёк внимание пожилой пары с другой стороны вестибюля, - не тронь пакет. Там мои шмотки.
Синтетический жилет ретировался.
- Ты же должна быть с Шеффилдом? - спросил я у Арнеллы.
- С Шеффилдом, с тобой, с тем, с другим... какая разница? - она издевательски лыбилась и сияла серыми глазищами, полными нежности и решимости, - только не говори мне о верности, принципах и всей этой ерунде. Не работает уже давно. Лучше слушай: у отца Шеффилда был сонный паралич и сердце не справилось с нагрузкой.
- Что это значит?
- Разорвался то ли желудочек, то ли предсердие, я не поняла. В общем, был выброс адреналина, и все.
- Он мёртв?
- Да. Мать Шеффилда сказала, что пыталась делать массаж сердца и искусственное дыхание, но впустую. Бедняга, она безутешна. Шеффилд сказал, что это сонный паралич и следом - слабое сердце. Такое было в восьмидесятых, люди умирали от страха во сне. Почему-то они были в основном из юго-восточной Азии. Теперь Шеффилд надеется найти отца в Джуджионе. Я просто хотела, чтобы ты знал, на что подписался. Не понимаю, на что он рассчитывает.
Зато я прекрасно понимал.
- Почему он не взял тебя с собой?
- Я сама не захотела. Не люблю уезжать из города.
- Меня ждут внизу, - сказал я.
- Удачи.
Мортимер Биссел мёртв. Не болен, не подавлен, не огорчён, а мёртв. Знай Арнелла о первопричине смерти отца Шеффилда, она не говорила бы со мной. А, может быть, и говорила. Раздражающая непреодолимая притягательность Арнеллы и состояла в невозможности судить о ней определенно. Нельзя было предугадать ее следующий шаг. Она не подчинялась логике или целям, ей было плевать на меня, на Шеффилда, на бюро и на все, кроме неуловимого нечта, ведущего ее вперёд. Если Луи Бойл интерпретировал Ронду, как Энергетический Интеллект, то Арнеллу можно было интерпретировать, как сумасбродный интерес. Она не смотрела в будущее и не оглядываясь на прошлое, а я делал и то и другое одновременно и словно бы за нас обоих - прямо там, одеваясь посреди вестибюля в спортивный костюм, который купила для меня Ронда.
Мое возмездие свершилось. Я хотел вмешаться в сон Мортимера Биссела, вселить в его сознание страх или сомнение, болезнь или подавленность, огорченность, лишить его покоя, но не жизни. Я предполагал, что смогу отомстить мистеру Бисселу через родительскую агрессию. Посеять в сон Мортимера психическую нестабильность, которая отразится на общении отца и сына. Но все сложилось иначе. Сердце старика не выдержало. Я забрал у Шеффилда того, кто был важен для него, а Джуджион забрал того, кто был важен для меня. Элис. Поэтому она пропала. Я расплатился за содеянное почти сразу, хотя и не знал что сотворил. До того момента, пока Арнелла не рассказала мне. Я винил ее. Не потому, что нужно было найти виноватого, и направить на него жалящую злобу и разъедающую скорбь, а потому, что хаотичная легкомысленность поступков моей бывшей напарницы становилась чреватой необратимыми последствиями для других людей. Я шёл искать Мортимера Биссела в Джуджионе уже во второй раз, а ведь мог - тоже во второй раз - просто уехать. Джон Фелкентон встретил меня на уровне «R».
- Я нашёл для Вас одежду, мистер Эдельвайзер. Вижу, мои старания оказались тщетными. Вам пора отправляться.
Он указал на лифт. Я спустился на операционный уровень, гудящий голосом мистера Биссела: «Прозрение снизойдёт на каждого, кто отречётся от привязанности к материи. И поведёт каждого, кто воздаст ему нематериальное. Неведение есть кара для зрячего, отказавшегося видеть».
Координатор выдал мне комплект для погружения, и я вошёл в кабину. Проделал ряд знакомых процедур. Открыл глаза, сохранная зрение в расфокусированном состоянии. Передо мной стоял силуэт. На миг я подумал, что погружение не удалось, что комбинация аудиодорожки и стереограммы не сработала. Или я пропустил один из шагов. Силуэт не двигался и молчал. Я не понимал, кому он принадлежит - координатору, который пришёл проследить за моим состоянием, сущности из сна или моему воображению. Чтобы завершить цикл погружения в Джуджион, мне нужно было подойти к автостереограмме, висящей на двери и сфокусировать зрение так, чтобы объемное изображение пропало. Но я не мог встать. Я находился на промежуточном этапе и не знал что будет, если сфокусировать зрение, не глядя на стереограмму. Я не знал, чем это грозило. Я не мог встать не потому, что не знал, как правильно поступить дальше, а потому, что не мог сделать этого физически. Так же, как не умел наносить удар во сне до тех пор, пока меня этому не научили на инструктаже. С расфокусированным зрением я не мог рассмотреть силуэт.
- Элис?
- Здесь нет Элис, - ответил мне силуэт.
Я узнал его голос - но не так, как узнавал голоса Луи Бойла или бывшей напарницы, ставшей основанием расцветающих трагедий. Я узнал голос, потому что слышал его каждый день, и ощутил свой пульс - горячий, ритмичный и быстрый. Он шумел в ушах, давил затылок, ощетинивал волосы и сжимал мышцы. Организм готовил меня к форс-мажорным обстоятельствам. Я сфокусировал зрение, сидя в кресле, не в силах подняться на ноги. Передо мной стоял я. Я смотрел на себя и я же смотрел на меня. Я был точно таким же, как я. Тот, что стоял перед сидящим расплывался по краям, как будто обволакиваемый прозрачным искажающим жаром от костра. Он словно втягивал внутрь себя преломляющийся в искусственном свете ореол пространства и времени и тут же источал его обратно. Тот, что сидел перед стоящим был обычен. Я видел себя одновременно двумя парами глаз, но не со стороны. Два изображения накладывались друг на друга и при этом создавали одну сферическую панорамную картину. Мое сознание конфликтовало само с собой. Оно оказалось разделено, но оставалось единым.
Я вспомнил слова Элис о предназначении стереограммы: «Обрабатывая поступившую от зрительных органов визуальную информацию, головной мозг соединяет два плоских изображения в одно объемное. Для погружения Вам нужно будет проделать то же самое со своим сознанием». Теперь мое сознание собирало воедино два объемных изображения - и не было к этому готово. Появилась дезориентация, клаустрофобия и паника - неконтролируемые и всепоглощающие. Я чувствовал себя глупым, немощным, растерянным и ничтожным, и был таким на самом деле. Это помогло мне понять, что произошло. Вся моя сила, твердость, уверенность, рассудительность и собранность перестали быть частью меня. Все то, что двигало меня вперёд, преодолевало трудности и принимало решения покинуло меня - и стояло напротив меня. Я понял, что произошло, но не понял, почему. Должно быть, нечто схожее происходило и с Рондой - вымотанной бессонницей, одиночеством и самокопанием. Но она столкнулась с иными последствиями. По крайней мере, так думал Луи Бойл и, благодаря ему, все бюро «Антифиар». Но я не мог позволить себе сдаться. Не мог позволить всему тому, что боялось, переживало, печалилось и сомневалось взять верх. Все это сидело на стуле - бессильное и съёжившееся - напротив меня. Вспомнив о Ронде, я понял и то, почему произошло это разделение. Джуджион давал мне выбор. До этого момента я не пересекал точку невозврата, но теперь стоял на пороге и мог решить - вернуться в реальность, сообщив координатору, что погружение не удалось и тем самым признать поражение, или отречься от беспомощного жалкого существа, сидящего на стуле, развернуться и выйти через закрытую дверь, на которой висела стереограмма. Джуджион не давал мне шанса избавиться от всего, что присуще живому человеку и стать хладнокровной алгоритмичной машиной, работающей по сценарию «расчёт - действие». Он давал мне шанс победить самого жестокого и жуткого врага - самого себя. Давал шанс лишить мои недостатки существенной властности надо мной. Был ли у меня выбор? Мог ли я вернуться в прежнюю жизнь и снова взять в руки фотоаппарат, чтобы ублажать рутинные коммерческие потребности меркантильных заказчиков?
Я развернулся и вышел вон.
В хранилище масок - мрачном и гудящем ультрафиолетовыми лампами - меня лишили возможности самостоятельно выбрать себе образ. Координатор дал мне лицо Джеффри Лайонела Дамера, чёрную, как волосы Санты, экипировку и указал на коридор, ведущий в кабинет, где мы получали вводные данные перед операциями. В кабинет, где Элис читала с листа. В кабинет, где Элис желала мне удачи. За квадратным столом сидела группа оперативников. Во главе стоял Джон Фелкентон. Помещение было заполнено режущим голубым светом, делающим все вокруг нарочито стерильным и отторгающим жизнь. Если бы такое помещение существовало в реальном мире, там, наверное, даже не разлагались бы трупы. Без Элис стратегическая комната теряла свойство дарить азартное предвкушение неизвестности. Фелкентон пригласил меня сесть. Мы молча дождались ещё двух оперативников специального назначения. Когда все места за столом были заняты, Джон Фелкентон огласил список участников: «Маска Теда Банди, позывной: Венено. Маска Эдварда Гейна. Позывной: Галлардо. Маска Джеффри Дамера. Позывной: Мурчелаго. Маска Дэвида Берковица. Позывной: Центенарио. Маска Ричарда Чейза. Позывной: Авентадор. Маска Джона Гейси, позывной: Ревентон». Пока Джон Фелкентон перечислял нас, я думал об Арнелле. О том, что хочу попробовать, как она готовит, и увидеть, как она танцует. Я не мог хотеть того же самого от Элис, которой так не хватало во главе стола, потому что она стала для меня святыней, принявшей мученическое исчезновение по моей вине. Все, чего я мог хотеть от прелестной тонконогой курвы, ставшей возвышенным и неприкосновенным символом дара скоротечной жизни, - это вдохновение. Мои животные инстинкты переключились на Арнеллу - авантюристку, стерву, хулиганку, гадину и обольстительницу. Из-за неё сердце билось быстрее. Ее хотелось приручить. Моя плоть принадлежала ей, тогда как мой дух принадлежал Элис - дарившей мне спокойствие камня и лёгкость облаков. Память об Элис была для меня оберегом от ушедшего, нынешнего и грядущего. Того неведомого грядущего, которое ждало меня за дверью, любезно открытой Джоном Фелкентоном после переклички. Я шёл в тылу оперативного отряда, и с каждым новым шагом внутри Джуджиона ощущал, как прибывает сила.
Нас вёл Венено - своего рода следопыт, обладающий навыком восприятия Ментального Вектора. Он осматривался, прислушивался и выгибал шею, отчего походил на крупную дикую кошку, выслеживающую добычу. Мы шли по оживлённой улице Лос-Анджелеса и видели трухлявый грузовик, вокруг которого с восторженными визгами толпилась кодла ободранных рокеров. Видели лезшего на балкон по веревочной лестнице чудака с розой в зубах. Видели мёртвого водолаза в чаше фонтана. Видели автомобиль, свисающий передними колёсами с крыши дома. Видели каменного голема, кормящего птиц. Все, что мы видели таило в себе истории и впечатления, страхи и надежды, тайны и боль - всю правду, о которой никто не говорил вслух в реальном мире. Пока Венено следовал за Ментальным Вектором Мортимера Биссела, остальные оперативники делились друг с другом информацией, полученной от Джона Фелкентона, в попытках сложить полную картину операции. Все они обладали узкоспециальными сведениями, соответствующими их особым навыкам, по которым мистер Биссел собирал отряд. Объект поиска знал только Венено. Должен был знать только Венено. Галлардо вошёл в оперативную группу, потому что умел генерировать защитное поле - в случае, если мы попадём в агрессивную среду и будем нуждаться во времени для подготовки обороны. Центенарио владел Коллективной Телепортацией - именно через его канал Джон Фелкентон выпустил нас в Лос-Анджелес из стратегической комнаты. Раньше этим занималась Элис. Авентадор владел обширными и детальными знаниями об оружии. В его разуме содержался огромный арсенал, готовый в любой момент снабдить нас колоссальной огневой мощью. Ревентон был наделён способностью хамелеона - он мог изменить свою Визуальную Текстуру на любую, которую видел в данный момент или когда-либо. Когда Центенарио обернулся ко мне, все ещё идущему в тылу отряда, и спросил, за счёт чего я оказался на этой операции, я хотел сказать, что за счет возможности уничтожить их всех в мгновение ока.
Мне было интересно проверить, верно ли это утверждение. Ответа на вопрос, который задал мне Центенарио, ждала вся оперативная группа. Элитная и специальная оперативная группа, состав которой был сформирован самим мистером Бисселом, а затем отправлен на выполнение самой ответственной и важной задачи из всех, которые он когда-либо ставил. Так ли элитна была эта группа? Так ли неуязвима и профессиональна, как рассчитывал основатель бюро «Антифиар»? Я находился в слишком шатком положении, чтобы моргнуть и проверить, поэтому сказал:
- Я могу влиять на нестатичное окружение. Наш архивариус назвал это Проекционной Метаморфозой.
- Слышал про такую штуку, - отозвался Авентадор, - Фелкентон сказал, что ты получил ее от Энергетического Интеллекта.
Я сомневался, стоит ли вступать в диалог с оперативной группой. Любой из ее участников мог быть доверенным лицом мистера Биссела. Они все могли быть его доверенными лицами. Могли следить за мной, моими действиями и словами, чтобы потом доложить основателю бюро. Я не знал этого наверняка, но опыт общения с Луи Бойлом сделал меня намного осторожнее. Если бы несколькими днями ранее я принял предложение дружбы мистера Биссела, если бы соблазнился подчинить себе Элис через ее Точку Истины, то сам занял бы место доверенного лица. И, может быть, Элис была бы жива. Но я следовал собственному пути, а он никогда не бывает простым. Он никогда не придерживается лояльного нейтралитета, не признаёт легких побед, дарованных по благоволению вышестоящих. Не сожалеет, но помнит об оставшемся позади и не смотрит в будущее, хотя всегда готов к нему.
Я не ответил на замечание Авентадора. Возможно, владение Проекционной Метаморфозой в действительности было следствием моего общения с Рондой. Не исключалось так же и то, что это утверждение было всего лишь домыслом запутавшихся теоретиков, ищущих связи там, где их нет.
После получаса следования Ментальному Вектору мы попали на разоренную локацию - в жилой двор, полный разбитых машин. Во дворе разбитых машин стоял туман - бледный и скорбный, как покойник. Металлическая рухлядь, которая раньше была чьими-то средствами передвижения или предметами обожания, горбилась в холодной мгле. Оказавшись там, я ещё не знал, что раньше, засыпая, в этот двор попадала молодежь в постпубертатном периоде. Ребетня торопливо бегала парами в поисках сохранившихся задних сидений, рассчитывая найти там интимное уединение. Помимо них во дворе разбитых машин оказывались эмоционально-скудные сознания. Они жгли слабенькие костерки и пили дешёвый портвейн. Это было грустное, но прекрасное место, наполненное тоскливой романтикой. В нем соединялось наивная юная любознательная страстная надежда и апатичное бесцельное ожидание финального аккорда жизни. Иногда во дворе разбитых машин оказывались водители. Любой, даже самый отмороженный храбрец, чувствующий себя за рулём, как рыба в воде, ощущал на затылке зловещий холодок, проезжая через двор разбитых машин. Этот холодок был абсолютно противоположен нервному жару водителя-новичка. Водитель-новичок боится первых поездок, а тот, кто ехал через двор разбитых машин боялся своей последней поездки. Водитель, попадавший в этот лабиринт изуродованных человеком и временем автомобилей, невольно проецировал на себя их судьбу. Страх одолевал только водителей - тех, которые были связаны со своими машинами, управляя ими. Возможно, через эту связь водителю передавался страх машины, которой он управлял. Возможно, подобная теория вызывала смех у тех, кто не проезжал через двор разбитых машин. Наверняка было известно лишь то, что ни один водитель не хотел приезжать туда, если не имел цели избавиться от транспортного средства, которым управлял.
Я оглядывал огромноспинные дома, отгораживающие двор разбитых машин от города или город от двора разбитых машин; оглядывал металлические скелеты, упокоившие в себе путешествия, достижение целей и удовольствие; оглядывал пустые участки, в центре которых чернели костровища; оглядывал книги, лежавшие аккуратными стопками, спрятанные от стихий внутри металлических скелетов. Вся локация была иссечена тенями кряжистых деревьев, хотя сами деревья там не росли. Двор разбитых машин был очередным Эпицентром Кошмаров. Но когда я попал туда, я ещё не знал этого. Я не знал, что пару месяцев назад во дворе разбитых машин случился внутренний катаклизм. Одно их эмоционально-скудных сознаний, появлявшихся там, практиковало осознанные сновидения - чтобы получить новые впечатления. Это сознание стало беспощадным убийцей-сластолюбцем, нарушающем идиллию двора разбитых машин, и Джуджион встал на ее защиту. Если бы я знал это до того, как попал туда, я бы понимал, почему нам раздали именно такие маски. Я бы понимал и то, что мы пришли туда неслучайно.
Чтобы навсегда отвадить жестокое сознание от посещений двора разбитых машин, Джуджион создал стражей. Когда я попал во двор разбитых машин, я не знал всего этого. А Венено знал. «У меня есть распоряжение зачищать попутные эпицентры. Приказ Шеффилда Биссела», - сказал он. Авентадор стал раздавать оружие. «Эти крошки - модифицированные штурмовые винтовки М16, - с нежным восторгом говорил он, - калибра пять-пятьдесят шесть на сорок пять. С воздушным охлаждением ствола. Автоматика на использовании энергии пороховых газов. У неё есть отражатель, что позволяет стрелку вести огонь с левого плеча и не бояться попадания гильзы в лицо. Выдаёт от семисот до девятьсот выстрелов в минуту в зависимости от навыка перезарядки. Начальная скорость пули - девятьсот тридцать метров в секунду. Прицельная дальность - восемьсот метров, эффективная - шестьсот. У нас - образец вооружения корпуса морской пехоты. Здесь есть возможность ведения непрерывного огня. Раньше был режим отсечки очереди после трёх выстрелов. Укомплектована однозарядным подствольным гранатометом М203, коллиматорный прицелом и лазерным целеуказателем. Было бы куда, я бы трахнул эту пушку».
Винтовки просто появлялись в руках у Авентадора, - чёрные, матовые, грозные - и он вручал их нам.
- С чем предстоит иметь дело? - спросил Ревентон.
- Скоро узнаем.
Мы двинулись вглубь двора. Стражи, созданные Джуджионом отреагировали практически сразу. Вокруг загудело, залязгало, заклокотало, захлюпало, зарычало. В нескольких метрах от нас с земли поднялась здоровенная собачья туша - размером с легковой автомобиль. В ее спину врос дрыгающийся урчащий двигатель. Он расплёскивал моторное масло и багровую кровь. Вместо одного из глаз моргала разбитая мутная фара. Большеберцовую кость заменял ржавый скрипящий амортизатор, местами обросший вспучившейся мышечной тканью. Я ровно дышал. Не моргал. Машинно-животный гибрид повёл огромным носом, похожим на кожаный подголовник с двумя зияющими отверстиями, повернул к нам голову и завыл. В этом вое совмещался и рев мотора, и раздражающий звук клаксона, и протяжный собачий зов. Стражи со всего двора разбитых машин бросились к нам. Мы действовали слаженно и виртуозно. Огромные уродливые механизированные псы были яростны и сильны, но наша оперативная группа — точна и профессиональна. Резня продолжалась недолго. Рычали выстрелы, гремели моторы, щелкали зубы, клацали затворы, разлетались ошмётки мяса и раскуроченные куски металла, взрывались бензобаки, горела шерсть. Если бы тогда я знал, что стражей создал Джуджион, я бы боялся мести. Но я не знал. Когда все утихло, мы все, с головы до ног были залиты кровью и моторным маслом.
- Нужно избавиться от оружия, - сказал Авентадор, - чтобы с собой не тащить, и никто не мог воспользоваться им. Я покажу, как достать затвор. Без него винтовка бесполезна. Его берём с собой, остальное разбрасываем по сторонам.
Мы выполнили ритуал завершения битвы, последовав примеру оруженосца, и Венено повёл нас дальше.
Гипнос. Глава 15. Теория террора